О проекте восстановления Иверского монастыря и волонтерской работе в ДНР.
Мария Котова. 2017.
Я никогда не думала, что буду писать о войне. И не о какой-то далекой, почти забытой, а о той, которая вот уже три года невидимо живет совсем рядом с нами. Голос ее настойчиво хотят заглушить, вырвать язык, чтобы молчала, не смела врываться в наше спокойное житье-бытье слезами детей и матерей, болью, разрушенными храмами, сгоревшими домами, гибелью людей…
Говорить о войне сложно, тяжело. Но на встрече с Николаем Гавриловым, белорусским писателем, руководителем волонтерского движения «Помощь Донбассу», и Дмитрием Остроумовым, архитектором, автором проекта по восстановлению Иверского женского монастыря в Донецке, мы говорили именно о ней. Потому что молчать – значит предать. А говорить – жизненно необходимо, чтобы не забыть, не растерять, не превратиться в соляной столб.
А еще важнее действовать. Иначе «вера без дела мертва».
Говорить о войне сложно, тяжело. Но на встрече с Николаем Гавриловым, белорусским писателем, руководителем волонтерского движения «Помощь Донбассу», и Дмитрием Остроумовым, архитектором, автором проекта по восстановлению Иверского женского монастыря в Донецке, мы говорили именно о ней. Потому что молчать – значит предать. А говорить – жизненно необходимо, чтобы не забыть, не растерять, не превратиться в соляной столб.
А еще важнее действовать. Иначе «вера без дела мертва».
Иверский монастырь после разрушений.
Для начала давайте немного познакомим наших читателей с вами. Расскажите о вашей профессиональной деятельности. Николай, нам известно, что Вы состоите членом Союза писателей, издано уже несколько книг…
Н: На самом деле все получилось довольно случайно. Вообще по образованию я штурман, окончил мореходку. Однажды написал книгу, ничего особо не ожидая. Дал почитать знакомому, а тот передал издателю. Книга понравилась, и издатель решился вложить деньги в ее издание и не ошибся. Позже появилась еще одна книга, затем еще… Как-то так.
Дмитрий, а что для Вас архитектура? Вы занимаетесь архитектурой в широком смысле слова, или, может быть, специализируетесь только на церковном направлении?
Д: Так получилось, что моя жизнь так или иначе связана с Церковью, а первое образование - архитектурное. В проектировании храмов на сегодняшний день как раз и сочеталась профессия и служение Богу. Собственно, даже в древности был такой чин «зодчий», вспомнить хотя бы прославленных 12 зодчих Киево-Печерских... Как иконопись является богословием в красках, так и архитектура – богословием в камне. Другой вопрос, что сегодня иконописью занимаются в основном люди, живущие в традиции Православия, а в проектировании храмов часто обращаются к светским специалистам, что в корне неверно. Ведь создание сакрального пространства – дело объединяющее в себе и иконопись, и церковное пение, и свет, и литургику… И, конечно, саму архитектуру, имеющую глубокие основания своим символизмом в богословии. Храмовая архитектура воспринимается мною как важный вектор церковного делания, потому как «Слово стало плотью» и этот факт дал определенное направление в христианстве – выражать учение Церкви в материи, то есть, в церковном искусстве.
Строго говоря, война на Донбассе как-то незаслуженно забыта: по телевидению события не освещаются или сводятся к скупой цифровой арифметике. Предпринимаются преднамеренные попытки предать происходящее забвению. Николай, Вы ежемесячно бываете на Донбассе, поделитесь, пожалуйста, какова сегодня обстановка в ДНР?
Н: На Донбассе мы были несколько недель назад. Дела всегда одни и те же: идет война. Она не утихает. Идут тяжелые бои. На определенных участках фронта война не прекращается ни на день. Причем, идет на истощение. А то, что сейчас об этом не говорят… Война искусственно замалчивается, потому что это не выгодно политически.
Д: Ничего не ослабло. Происходит то же самое, что удивляло людей еще в первый год войны: постоянные обстрелы, гибель людей. Просто, наверное, выработалась привычка к войне… Временами идет эвакуация. Недавно вывезли почти целый поселок, находившийся под обстрелом. Люди жили в условиях войны вот уже 3 года, но только теперь их эвакуировали.
Н: Такое часто бывает. Например, мы начинали помогать поселку в 300 человек, а сейчас его численность – 25. Такая картина. Война как шла, так и идет.
Расскажите о своей первой поездке на Донбасс. Как принимали такое серьезное решение отправиться туда в самый разгар войны?
Н: Повторюсь: боевые действия они были и есть. А мы отправились туда еще в самом начале, когда все было очень остро преподнесено в информационной среде, в разгар освещения боевых действий, скажем так. Тогда прилетали снаряды и в центр Донецка. Мне повезло, что появилась возможность отправиться на Донбасс. Во-первых, отпустила семья. Во-вторых, имелись свободные деньги, которые можно было потратить. В моих действиях не было ничего особенного.
А все-таки, впервые Вы отправились в такую опасную поездку уже с целью налаживать постоянную гуманитарную помощь?
Н: Нет, таких долгоиграющих планов, конечно, тогда еще не было. Было желание помочь людям.
Вы помните свои первые впечатления?
Н: Да. Странно, но все помнят именно свои первые впечатления. Заведи разговор с людьми, уже три года находящимися на фронте, - они сразу же начнут вспоминать первые дни войны. Все остальное для них стирается. Другая реальность. Другая жизнь. Другие ценности. Происходит смещение оценок и ориентиров.
Д: Впервые удалось там побывать осенью 2015 года. Николаю посоветовали обратиться ко мне по вопросу архитектурного проекта для монастыря в Донецке. Мы встретились, поговорили. И как-то сердце сразу же отозвалось, потому что там находятся наши братья. Мы ратуем за единство народа, за единство Церкви, за традиционные ценностные ориентиры, против которых идет накал антитрадиционных идей. И когда на форпостах нашего Отечества происходят боевые действия и нужна помощь – невозможно не сочувствовать.
Н: На самом деле все получилось довольно случайно. Вообще по образованию я штурман, окончил мореходку. Однажды написал книгу, ничего особо не ожидая. Дал почитать знакомому, а тот передал издателю. Книга понравилась, и издатель решился вложить деньги в ее издание и не ошибся. Позже появилась еще одна книга, затем еще… Как-то так.
Дмитрий, а что для Вас архитектура? Вы занимаетесь архитектурой в широком смысле слова, или, может быть, специализируетесь только на церковном направлении?
Д: Так получилось, что моя жизнь так или иначе связана с Церковью, а первое образование - архитектурное. В проектировании храмов на сегодняшний день как раз и сочеталась профессия и служение Богу. Собственно, даже в древности был такой чин «зодчий», вспомнить хотя бы прославленных 12 зодчих Киево-Печерских... Как иконопись является богословием в красках, так и архитектура – богословием в камне. Другой вопрос, что сегодня иконописью занимаются в основном люди, живущие в традиции Православия, а в проектировании храмов часто обращаются к светским специалистам, что в корне неверно. Ведь создание сакрального пространства – дело объединяющее в себе и иконопись, и церковное пение, и свет, и литургику… И, конечно, саму архитектуру, имеющую глубокие основания своим символизмом в богословии. Храмовая архитектура воспринимается мною как важный вектор церковного делания, потому как «Слово стало плотью» и этот факт дал определенное направление в христианстве – выражать учение Церкви в материи, то есть, в церковном искусстве.
Строго говоря, война на Донбассе как-то незаслуженно забыта: по телевидению события не освещаются или сводятся к скупой цифровой арифметике. Предпринимаются преднамеренные попытки предать происходящее забвению. Николай, Вы ежемесячно бываете на Донбассе, поделитесь, пожалуйста, какова сегодня обстановка в ДНР?
Н: На Донбассе мы были несколько недель назад. Дела всегда одни и те же: идет война. Она не утихает. Идут тяжелые бои. На определенных участках фронта война не прекращается ни на день. Причем, идет на истощение. А то, что сейчас об этом не говорят… Война искусственно замалчивается, потому что это не выгодно политически.
Д: Ничего не ослабло. Происходит то же самое, что удивляло людей еще в первый год войны: постоянные обстрелы, гибель людей. Просто, наверное, выработалась привычка к войне… Временами идет эвакуация. Недавно вывезли почти целый поселок, находившийся под обстрелом. Люди жили в условиях войны вот уже 3 года, но только теперь их эвакуировали.
Н: Такое часто бывает. Например, мы начинали помогать поселку в 300 человек, а сейчас его численность – 25. Такая картина. Война как шла, так и идет.
Расскажите о своей первой поездке на Донбасс. Как принимали такое серьезное решение отправиться туда в самый разгар войны?
Н: Повторюсь: боевые действия они были и есть. А мы отправились туда еще в самом начале, когда все было очень остро преподнесено в информационной среде, в разгар освещения боевых действий, скажем так. Тогда прилетали снаряды и в центр Донецка. Мне повезло, что появилась возможность отправиться на Донбасс. Во-первых, отпустила семья. Во-вторых, имелись свободные деньги, которые можно было потратить. В моих действиях не было ничего особенного.
А все-таки, впервые Вы отправились в такую опасную поездку уже с целью налаживать постоянную гуманитарную помощь?
Н: Нет, таких долгоиграющих планов, конечно, тогда еще не было. Было желание помочь людям.
Вы помните свои первые впечатления?
Н: Да. Странно, но все помнят именно свои первые впечатления. Заведи разговор с людьми, уже три года находящимися на фронте, - они сразу же начнут вспоминать первые дни войны. Все остальное для них стирается. Другая реальность. Другая жизнь. Другие ценности. Происходит смещение оценок и ориентиров.
Д: Впервые удалось там побывать осенью 2015 года. Николаю посоветовали обратиться ко мне по вопросу архитектурного проекта для монастыря в Донецке. Мы встретились, поговорили. И как-то сердце сразу же отозвалось, потому что там находятся наши братья. Мы ратуем за единство народа, за единство Церкви, за традиционные ценностные ориентиры, против которых идет накал антитрадиционных идей. И когда на форпостах нашего Отечества происходят боевые действия и нужна помощь – невозможно не сочувствовать.
Дмитрий Остроумов и Николай Гаврилов
На Донбасс Вы приехали, прежде никогда не сталкиваясь с войной... Какой образ остался в Вашей памяти?
Д: Мы сразу поехали в 21-ую больницу, о которой в первое время боевых действий много писали и говорили, потому как она оказалась в эпицентре и продолжала работать. Вид у нее был впечатляющий: разбитые стекла, следы от снарядов, не оставившие своего служения сотрудники больницы. Потрясающая заведующая, сделавшая очень много. Больница, как мы знаем, принимала всех раненых. Рядом стояли пострадавшие дома со следами прямых попаданий. Что сказать… Конечно, увиденное потрясло. А потом мы посетили Иверский монастырь, находившийся возле аэропорта, сильно пострадавший, искареженный, с выгоревшей крышей. Игуменья Михаила, немного растерянная. Да и как не растеряться: любимый храм, перед самой войной возведенный жилой корпус, в который так и не удалось заселиться насельницам. Теперь от него остались руины.
Д: Мы сразу поехали в 21-ую больницу, о которой в первое время боевых действий много писали и говорили, потому как она оказалась в эпицентре и продолжала работать. Вид у нее был впечатляющий: разбитые стекла, следы от снарядов, не оставившие своего служения сотрудники больницы. Потрясающая заведующая, сделавшая очень много. Больница, как мы знаем, принимала всех раненых. Рядом стояли пострадавшие дома со следами прямых попаданий. Что сказать… Конечно, увиденное потрясло. А потом мы посетили Иверский монастырь, находившийся возле аэропорта, сильно пострадавший, искареженный, с выгоревшей крышей. Игуменья Михаила, немного растерянная. Да и как не растеряться: любимый храм, перед самой войной возведенный жилой корпус, в который так и не удалось заселиться насельницам. Теперь от него остались руины.
Храм в честь Иверской иконы Божией Матери
Я видела серию черно-белых фотографий Иверского монастыря. Невозможно сдержать слезы.
Д: Да, это как раз фотографии с первой поездки. Все увиденное мной сложилось в единый образ: война, разрушенный монастырь, улица Стратонавтов в поселке Спартак с низкими домами и зияющими пустотами от снарядов. А кое-где в этих же домах живут люди, которые по своим причинам решили не уезжать.
Д: Да, это как раз фотографии с первой поездки. Все увиденное мной сложилось в единый образ: война, разрушенный монастырь, улица Стратонавтов в поселке Спартак с низкими домами и зияющими пустотами от снарядов. А кое-где в этих же домах живут люди, которые по своим причинам решили не уезжать.
Вид с колокольни на близлежащую территорию.
Николай, как создавалось белорусское волонтерское движение «Помощь Донбассу». Насколько белорусы охотно отзываются на трагедию в соседнем государстве?
Н: Хорошо отзываются, очень хорошо. Другое дело, что сейчас об этом практически нет информации. Впервые посетив Донбасс, послушав матушку Михаилу и увидев ситуацию в разрушенном монастыре, понял, что нужно обязательно помочь. Только вот чем помогать – было не совсем понятно, там ведь боевые действия продолжаются до сих пор. Тогда она сама предложила создать архитектурный проект для Иверского монастыря. Честно скажу, были большие сомнения. Легко сказать: «найти архитектора». А кто согласиться поехать в регион, где даже ходить опасно, повсюду мины и в любомй момент может начаться обстрел. Поэтому для себя я решил: «Как Господь устроит». И практически сразу через общих знакомых нашелся Дмитрий, который решительно заявил: «Я поеду». На банальный вопрос «А не боишься?», он ответил: «Ну, там же люди живут». В общем, вопрос колебаний, надо ли и каким образом помогать Иверскому монастырю, отпал сам собой.
Д: При первой встрече Николай спросил меня: «Семья есть?». «Нет», - говорю (я тогда не был еще женат). «Вот и хорошо, что нет». – прозвучало в ответ.
Н: Иверский монастырь и тогда, да в общем-то и сейчас остается очень опасным местом. Во всяком случае местные туда не показываются. Особенно раньше они смотрели на нас как на самоубийц. Я это говорю не для того, чтобы очернить красками действительность, а для того, чтобы подчеркнуть мужество Диминого решения и того факта, что сама игумения монастыря, матушка Михаила, там постоянно работает со своими помощниками.
Н: Хорошо отзываются, очень хорошо. Другое дело, что сейчас об этом практически нет информации. Впервые посетив Донбасс, послушав матушку Михаилу и увидев ситуацию в разрушенном монастыре, понял, что нужно обязательно помочь. Только вот чем помогать – было не совсем понятно, там ведь боевые действия продолжаются до сих пор. Тогда она сама предложила создать архитектурный проект для Иверского монастыря. Честно скажу, были большие сомнения. Легко сказать: «найти архитектора». А кто согласиться поехать в регион, где даже ходить опасно, повсюду мины и в любомй момент может начаться обстрел. Поэтому для себя я решил: «Как Господь устроит». И практически сразу через общих знакомых нашелся Дмитрий, который решительно заявил: «Я поеду». На банальный вопрос «А не боишься?», он ответил: «Ну, там же люди живут». В общем, вопрос колебаний, надо ли и каким образом помогать Иверскому монастырю, отпал сам собой.
Д: При первой встрече Николай спросил меня: «Семья есть?». «Нет», - говорю (я тогда не был еще женат). «Вот и хорошо, что нет». – прозвучало в ответ.
Н: Иверский монастырь и тогда, да в общем-то и сейчас остается очень опасным местом. Во всяком случае местные туда не показываются. Особенно раньше они смотрели на нас как на самоубийц. Я это говорю не для того, чтобы очернить красками действительность, а для того, чтобы подчеркнуть мужество Диминого решения и того факта, что сама игумения монастыря, матушка Михаила, там постоянно работает со своими помощниками.
Игуменья монастыря на территории. Уборка завалов.
Но на литургии, которую служили практически под октрытым небом Иверского храма в 2015 году, присутствовало довольно много людей…
Н: Было благословение Владыки, и мы собирали людей: делали объявления в храмах, организовывали транспорт, договаривались с военными для максимальной безопасности людей, в том числе, чтобы люди по ошибке не зашли на заминированные территории.
Д: К слову, многие из тогда пришедших на литургию посетили обитель впервые за все военное время. Они видели монастырь еще в красивом, довоенном, виде, и вот перед ними предстает вся эта разруха: наполовину разрушенный храм, виднеющиеся вдалеке руины аэропорта, здесь же сразу и литургическое священнодействие. Бытие "на грани". Многие плакали.
Наверняка вы поддерживаете связь с матушкой Михаилой, как сегодня протекает монастырская жизнь вне монастыря? Существует ли вероятность, что сестры смогут в ближайшем будущем вернуться в обитель?
Д: Матушка говорит, что в какой-то степени она даже благодарна войне в плане духовного трезвения. Все потери – это в любом случае страшные вещи, и за них сложно быть благодарным. Но шкала ценностей в меняется, многое становится на свои места: ценность человеческой жизни; ценность каждого дня; ценность того, что ты сделал непосредственно сегодня, потому что завтра может не наступить. Война явилась ступенью духовного роста. И не только для насельниц монастыря, но и в принципе для всего региона.
Там ведь большое количество верующих людей, мирян. Мы гостили у одной семьи в поселке Спартак, и они жили действительно как первохристиане, всей своей жизнью показывая пример стойкости в вере и в доверии Богу, что все в Его руках. И, на мой взгляд, подвиг этих людей в том, что и сегодня на Донбассе течет их молитва. Меня очень порадовал их позитивный настрой. Нет у них какой-то печали, гнетущей тоски. Они изо всех сил настраивают себя на благой посыл, на благой помысел. И такие хорошие мысли – это тоже есть образ молитвы, образ покаяния, то есть изменения ума, позволяющее правильно воспринимать происходящее.
Что касается Иверской обители: монастырская жизнь продолжается как на территории самой обители, так и за ее стенами. Некоторые сестры получили благословение временно послушаться в других монастырях. Часть сестер живет при епархиальном управлении. Сама игуменья и некоторые ее помощники практически ежедневно приезжают в монастырь, убирают завалы, ведут работы. Ежедневно читается акафист, причем не где-то в городской церкви, а непосредственно в Иверском храме. Благо, в этом году в нем хоть временно перекрыли крышу, ведь до этого там было открытое небо и искореженный каркас барабана с куполом сверху. Так что жизнь монастырская продолжается и, конечно, хочется верить, что она возобновится и даже возрастет.
Н: Было благословение Владыки, и мы собирали людей: делали объявления в храмах, организовывали транспорт, договаривались с военными для максимальной безопасности людей, в том числе, чтобы люди по ошибке не зашли на заминированные территории.
Д: К слову, многие из тогда пришедших на литургию посетили обитель впервые за все военное время. Они видели монастырь еще в красивом, довоенном, виде, и вот перед ними предстает вся эта разруха: наполовину разрушенный храм, виднеющиеся вдалеке руины аэропорта, здесь же сразу и литургическое священнодействие. Бытие "на грани". Многие плакали.
Наверняка вы поддерживаете связь с матушкой Михаилой, как сегодня протекает монастырская жизнь вне монастыря? Существует ли вероятность, что сестры смогут в ближайшем будущем вернуться в обитель?
Д: Матушка говорит, что в какой-то степени она даже благодарна войне в плане духовного трезвения. Все потери – это в любом случае страшные вещи, и за них сложно быть благодарным. Но шкала ценностей в меняется, многое становится на свои места: ценность человеческой жизни; ценность каждого дня; ценность того, что ты сделал непосредственно сегодня, потому что завтра может не наступить. Война явилась ступенью духовного роста. И не только для насельниц монастыря, но и в принципе для всего региона.
Там ведь большое количество верующих людей, мирян. Мы гостили у одной семьи в поселке Спартак, и они жили действительно как первохристиане, всей своей жизнью показывая пример стойкости в вере и в доверии Богу, что все в Его руках. И, на мой взгляд, подвиг этих людей в том, что и сегодня на Донбассе течет их молитва. Меня очень порадовал их позитивный настрой. Нет у них какой-то печали, гнетущей тоски. Они изо всех сил настраивают себя на благой посыл, на благой помысел. И такие хорошие мысли – это тоже есть образ молитвы, образ покаяния, то есть изменения ума, позволяющее правильно воспринимать происходящее.
Что касается Иверской обители: монастырская жизнь продолжается как на территории самой обители, так и за ее стенами. Некоторые сестры получили благословение временно послушаться в других монастырях. Часть сестер живет при епархиальном управлении. Сама игуменья и некоторые ее помощники практически ежедневно приезжают в монастырь, убирают завалы, ведут работы. Ежедневно читается акафист, причем не где-то в городской церкви, а непосредственно в Иверском храме. Благо, в этом году в нем хоть временно перекрыли крышу, ведь до этого там было открытое небо и искореженный каркас барабана с куполом сверху. Так что жизнь монастырская продолжается и, конечно, хочется верить, что она возобновится и даже возрастет.
На сайте Свято-Елисаветинского монастыря не так давно было размещено видео о Донецком священнике Александре Намоконове. Он говорит о том, что был момент, когда он чуть было не уехал, но все-таки остался. А много священников уехало? Или может быть, наоборот, вы встречали людей, как отец Александр, которые вопреки всем опасностям не оставляют свою паству и родные места?
Н: По-разному. Некоторые уехали, но их обратно уже не берут. Некоторые остались. Мы знаем как минимум трех батюшек, которые остались, выжили и смогли сохранить приход. Только вечерняя служба может начинаться в три часа дня, потому как вечером совершать богослужения просто опасно. Но, тем не менее, службы идут.
Мы недавно открыли церковь в Стахановке, южное направление, под Мариуполем, где не было церкви вообще. Стахановка - район активных боевых действий, бывает, что бои ведутся прямо в поселке. Но, не смотря на все опасности, в новый храм священник нашелся сразу же. Рядом поселок Коминтерново – очень тяжелый и сложный поселок, буквально 200 метров до передовой. Постоянно идут бои. Находившийся там храм Спиридона Тримифунтского был разбит, разрушен, вынесена стена. Но местный батюшка приезжает и служит каждую субботу. Великий подвиг. А туда диверсионно-разведитовательные группы заходят как к себе домой. Этого батюшку уже и украли один раз, утащив на другую сторону, потом каким-то чудесным образом вернули. Повторюсь: очень тяжелые районы, и, тем не менее, священники решаются там служить.
Тот же Спартаковский священник, отец Виктор. На Спартаке храм не действует, так как находится вблизи передовой. Но там поставили палатку, и батюшка приезжает каждый месяц, поддерживает литургическую жизнь, причащает всех желающих. Он по-настоящему прикипел сердцем к Спартаку. Сейчас в ближайшую поездку на месте оставшейся еще с советских времен неприглядной стелы будем устанавливать поклонный крест. Так что Церковь живет.
А что местных жителей все-таки удерживает в опасных прифронтовых районах? Кому-то просто некуда уехать. Но ведь остаются и молодые люди, женщины, мужчины средних лет. Или, как говорит Дмитрий, они просто несут свой подвиг?
Н: До определенного момента. Наверное, у каждого организма есть какой-то свой стопор. Воля человека – она сильнее, чем организм. Но если человек, не смотря на сигналы тела, продолжает движение, организм говорит ему «стоп» в виде инфарктов, инсультов, эпилепсий, нервных срывов. Терпят до определенного момента, а потом все-таки уезжают, трижды раненые, например.
Д: А кто-то здесь же рядом похоронил свою вторую половину или сына, дочь. Мужчина, который активно помогает матушке Михаиле в монастыре, буквально перед началом войны похоронил свою молодую супругу. И когда невозможно было нигде встретить практически ни одного автомобиля в городе, все эвакуировались в первое время войны, он один решался сесть за руль и доставить игуменью в любую точку. У человека уже совсем другие ценностные ориентиры. Или, например, наши водители, местные, которые нам помогают – они тоже патриоты своей земли, они видят горе и ситуации людей в труднодоступных районах и с готовностью не отказываются туда ехать, чтобы оказать помощь. Простая жизнь и простой человеческий ежедневный подвиг, который уже и воспринимается как обыденность, потому что ничего в нем особенно нет, это просто зов сердца, соучастие и естественная реакция на ситуацию. Конечно, каждый случай индивидуален. Кто-то терпит, переживает и в какой-то момент доходит до внутреннего срыва, физического, психологического. И приходится уезжать или переезжать в более спокойный район. А кто-то остается, не сомневаясь, что поступает правильно.
Н: Город Донецк живет другими ритмами, отличными от передовой. И реальности, соответственно, разные. Люди в районах передовой живут одним днем: вот прожили до вечера; вечер прошел спокойно, без потерь; ночью обзвонили – все живы, все хорошо. Следующий день… Так и живут. Они полностью полагаются на Бога. Иначе нельзя. Любой фронтовик вам скажет: выживать помогает только молитва. Потому что все – сплошная рулетка, игра случая. Как морской бой: А1 – мимо, В2 – ранен, Д3 – убит.
Н: По-разному. Некоторые уехали, но их обратно уже не берут. Некоторые остались. Мы знаем как минимум трех батюшек, которые остались, выжили и смогли сохранить приход. Только вечерняя служба может начинаться в три часа дня, потому как вечером совершать богослужения просто опасно. Но, тем не менее, службы идут.
Мы недавно открыли церковь в Стахановке, южное направление, под Мариуполем, где не было церкви вообще. Стахановка - район активных боевых действий, бывает, что бои ведутся прямо в поселке. Но, не смотря на все опасности, в новый храм священник нашелся сразу же. Рядом поселок Коминтерново – очень тяжелый и сложный поселок, буквально 200 метров до передовой. Постоянно идут бои. Находившийся там храм Спиридона Тримифунтского был разбит, разрушен, вынесена стена. Но местный батюшка приезжает и служит каждую субботу. Великий подвиг. А туда диверсионно-разведитовательные группы заходят как к себе домой. Этого батюшку уже и украли один раз, утащив на другую сторону, потом каким-то чудесным образом вернули. Повторюсь: очень тяжелые районы, и, тем не менее, священники решаются там служить.
Тот же Спартаковский священник, отец Виктор. На Спартаке храм не действует, так как находится вблизи передовой. Но там поставили палатку, и батюшка приезжает каждый месяц, поддерживает литургическую жизнь, причащает всех желающих. Он по-настоящему прикипел сердцем к Спартаку. Сейчас в ближайшую поездку на месте оставшейся еще с советских времен неприглядной стелы будем устанавливать поклонный крест. Так что Церковь живет.
А что местных жителей все-таки удерживает в опасных прифронтовых районах? Кому-то просто некуда уехать. Но ведь остаются и молодые люди, женщины, мужчины средних лет. Или, как говорит Дмитрий, они просто несут свой подвиг?
Н: До определенного момента. Наверное, у каждого организма есть какой-то свой стопор. Воля человека – она сильнее, чем организм. Но если человек, не смотря на сигналы тела, продолжает движение, организм говорит ему «стоп» в виде инфарктов, инсультов, эпилепсий, нервных срывов. Терпят до определенного момента, а потом все-таки уезжают, трижды раненые, например.
Д: А кто-то здесь же рядом похоронил свою вторую половину или сына, дочь. Мужчина, который активно помогает матушке Михаиле в монастыре, буквально перед началом войны похоронил свою молодую супругу. И когда невозможно было нигде встретить практически ни одного автомобиля в городе, все эвакуировались в первое время войны, он один решался сесть за руль и доставить игуменью в любую точку. У человека уже совсем другие ценностные ориентиры. Или, например, наши водители, местные, которые нам помогают – они тоже патриоты своей земли, они видят горе и ситуации людей в труднодоступных районах и с готовностью не отказываются туда ехать, чтобы оказать помощь. Простая жизнь и простой человеческий ежедневный подвиг, который уже и воспринимается как обыденность, потому что ничего в нем особенно нет, это просто зов сердца, соучастие и естественная реакция на ситуацию. Конечно, каждый случай индивидуален. Кто-то терпит, переживает и в какой-то момент доходит до внутреннего срыва, физического, психологического. И приходится уезжать или переезжать в более спокойный район. А кто-то остается, не сомневаясь, что поступает правильно.
Н: Город Донецк живет другими ритмами, отличными от передовой. И реальности, соответственно, разные. Люди в районах передовой живут одним днем: вот прожили до вечера; вечер прошел спокойно, без потерь; ночью обзвонили – все живы, все хорошо. Следующий день… Так и живут. Они полностью полагаются на Бога. Иначе нельзя. Любой фронтовик вам скажет: выживать помогает только молитва. Потому что все – сплошная рулетка, игра случая. Как морской бой: А1 – мимо, В2 – ранен, Д3 – убит.
Писатель Николай Гаврилов
Д: Многие надеялись, что вот-вот все закончится. Год прошел, второй прошел. Конечно, в таком ожидании человеческий ресурс исчерпывается. А кого-то выгоняет случай в виде прилетевшей бомбы. Та семья в поселке Спартак, о которой я уже упоминал, они потеряли два своих дома. Первый сгорел после прямого попадания снаряда. Они все вместе стали жить во втором. Три года находились на передовой, ездили в Донецк на работу. И вот недавно к ним в дом все-таки прилетела мина. Благо все живы остались, но дом сгорел. Пришлось уехать.
Да, как и сестрам Иверского монастыря. Дмитрий, а расскажите, пожалуйста, об архитектурном проекте для Иверского монастыря. Какие особенности проекта?
Д: Пожалуй, начну с общего. Архитектура - выражение в камне культуры людей, отражающее состояние всей местности, мировоззрения, преобладающего в обществе. В этом контексте разрушенный Иверский храм - очень живой образ. Он отражает общее состояние той территории: страдалица земля, искореженная, разрушенная, жаждущая восстановления. Для нас создание проекта обители является своего рода образом молитвы. В данном случае мы не словом, а художественными и архитектурными приемами создали образ того, что нам хотелось бы видеть: мирное небо, восстановленный храм, спешащие на службу люди, цветущий сад...
Второй аспект, сама Иверская икона, ее глубокое символическое значение. Иверская икона является Вратарницей, охранительницей. Известное многим предание говорит о том, что когда икона покинет Афон – мир ждут серьезные испытания. А пока икона находится у врат монастыря, Богородица оберегает, охраняет землю. Подобно тому и здесь. Когда Иверский храм был разрушен, икону перенесли в Донецк в кафедральный собор. Своего рода знак, что Богородица временно оставила эту землю на наши человеческие разборки. Прямая аналогия: рядом находится аэропорт - небесные врата всего Донецка, и Иверская обитель – символ врат духовных. Сейчас эти врата остались без своей Стражницы, в разрушенном состоянии. Каково состояние земли без духовной защиты? А восстановление монастыря, возвращение иконы и налаживание в нем монастырской, молитвенной жизни – это и есть восстановление этой защиты… Почему так произошло до этого, почему защита «не сработала» до войны? Не знаю, может быть это все наша теплохладность… Вспомнить слова Откровения, обращенные Лаодокийской церкви – ты ни холоден ни горяч, а говоришь, что богат. Конечно, Господь, любя людей, очищает их, очищает порой мягко, а порой и огнем, потому что кого любит, того и наказывает для их покаяния и укрепления. Еще в Ветхом Завете Господь сказал, что Свой народ будет испытывать ежедневно. Но это не испытание некоего высшего правителя своих рабов, нет, это скорее испытание нас для нашего же блага, для очищения, для получения опыта и роста души, потому что ничто неочищенное не войдет в Царство Небесное. А состояние Лаодокийской церкви из Апокалипсиса, - к сожалению, это частая болезнь христианства на протяжении всей истории, тем более, когда церковь свободна и богата…
Православное мировоззрение по своей сути очень символично. Движение мысли богословского православного символизма начинал еще Дионисий Ареопагит, развил Максим Исповедник и другие отцы. Русская литература, философия пропитана им. Исходя из такого мировоззрения, мы верим, что работа по созданию проекта может стать той молитвой, тем символическим маленьким деланием, которое, возможно, в последующем даже как-то изменят ситуацию во всем регионе. Ведь от малого зависит великое.
Да, как и сестрам Иверского монастыря. Дмитрий, а расскажите, пожалуйста, об архитектурном проекте для Иверского монастыря. Какие особенности проекта?
Д: Пожалуй, начну с общего. Архитектура - выражение в камне культуры людей, отражающее состояние всей местности, мировоззрения, преобладающего в обществе. В этом контексте разрушенный Иверский храм - очень живой образ. Он отражает общее состояние той территории: страдалица земля, искореженная, разрушенная, жаждущая восстановления. Для нас создание проекта обители является своего рода образом молитвы. В данном случае мы не словом, а художественными и архитектурными приемами создали образ того, что нам хотелось бы видеть: мирное небо, восстановленный храм, спешащие на службу люди, цветущий сад...
Второй аспект, сама Иверская икона, ее глубокое символическое значение. Иверская икона является Вратарницей, охранительницей. Известное многим предание говорит о том, что когда икона покинет Афон – мир ждут серьезные испытания. А пока икона находится у врат монастыря, Богородица оберегает, охраняет землю. Подобно тому и здесь. Когда Иверский храм был разрушен, икону перенесли в Донецк в кафедральный собор. Своего рода знак, что Богородица временно оставила эту землю на наши человеческие разборки. Прямая аналогия: рядом находится аэропорт - небесные врата всего Донецка, и Иверская обитель – символ врат духовных. Сейчас эти врата остались без своей Стражницы, в разрушенном состоянии. Каково состояние земли без духовной защиты? А восстановление монастыря, возвращение иконы и налаживание в нем монастырской, молитвенной жизни – это и есть восстановление этой защиты… Почему так произошло до этого, почему защита «не сработала» до войны? Не знаю, может быть это все наша теплохладность… Вспомнить слова Откровения, обращенные Лаодокийской церкви – ты ни холоден ни горяч, а говоришь, что богат. Конечно, Господь, любя людей, очищает их, очищает порой мягко, а порой и огнем, потому что кого любит, того и наказывает для их покаяния и укрепления. Еще в Ветхом Завете Господь сказал, что Свой народ будет испытывать ежедневно. Но это не испытание некоего высшего правителя своих рабов, нет, это скорее испытание нас для нашего же блага, для очищения, для получения опыта и роста души, потому что ничто неочищенное не войдет в Царство Небесное. А состояние Лаодокийской церкви из Апокалипсиса, - к сожалению, это частая болезнь христианства на протяжении всей истории, тем более, когда церковь свободна и богата…
Православное мировоззрение по своей сути очень символично. Движение мысли богословского православного символизма начинал еще Дионисий Ареопагит, развил Максим Исповедник и другие отцы. Русская литература, философия пропитана им. Исходя из такого мировоззрения, мы верим, что работа по созданию проекта может стать той молитвой, тем символическим маленьким деланием, которое, возможно, в последующем даже как-то изменят ситуацию во всем регионе. Ведь от малого зависит великое.
Чертежи восстановления и реконструкции храма и строительства нового корпуса
А что важно сделать в первую очередь, и каких изменений в облике обители можно ожидать в будущем?
Д: Мир так устроен: сначала все происходит в духе, в умозрении, а потом уже получает реализацию во времени и пространстве. Сейчас мы сделали эскизный проект регенерации всего монастырского комплекса, куда входит восстановление разрушенного храма, игуменского домика, келейного корпуса, а также строительство новых объектов: собора (приблизительно на 500 человек), дома паломника и воскресной школы. Конечно, все это перспективная работа. Самый острый вопрос сегодня - восстановление Иверского храма и находящегося рядом игуменского домика, где предполагается разместить ряд дополнительных келий, чтобы до восстановления жилого корпуса, вернувшиеся в монастырь сестры, могли бы в нем жить. То есть, эскизное решение всего комплекса утверждено, а сейчас собираются средства на разработку строительных чертежей домика и маленького храма, чтобы хоть их пока восстановить до окончания войны. Уверен, как только удастся осуществить задуманное, – жизнь обители потечет совсем другим ходом. А пока пусть наш проект станет той молитвой, которая, мы верим, вскоре начнет воплощаться в жизнь.
Д: Мир так устроен: сначала все происходит в духе, в умозрении, а потом уже получает реализацию во времени и пространстве. Сейчас мы сделали эскизный проект регенерации всего монастырского комплекса, куда входит восстановление разрушенного храма, игуменского домика, келейного корпуса, а также строительство новых объектов: собора (приблизительно на 500 человек), дома паломника и воскресной школы. Конечно, все это перспективная работа. Самый острый вопрос сегодня - восстановление Иверского храма и находящегося рядом игуменского домика, где предполагается разместить ряд дополнительных келий, чтобы до восстановления жилого корпуса, вернувшиеся в монастырь сестры, могли бы в нем жить. То есть, эскизное решение всего комплекса утверждено, а сейчас собираются средства на разработку строительных чертежей домика и маленького храма, чтобы хоть их пока восстановить до окончания войны. Уверен, как только удастся осуществить задуманное, – жизнь обители потечет совсем другим ходом. А пока пусть наш проект станет той молитвой, которая, мы верим, вскоре начнет воплощаться в жизнь.
Визуализация восстановленного храма и игуменского домика
Поделитесь, пожалуйста, архитектурными тонкостями проекта.
Д: Проект выполнен в традиционном русском стиле храмового зодчества досинодального периода. Храм завершается закомарами, которые переходят в развитую систему кокошников, восходят к световому барабану. Игуменский домик сделан с элементами неорусского стиля конца 19- начала 20 века - время, когда русское традиционное искусство начало отходить от западных образцов, получивших распространение в 18-19 веках, и возвращаться к поискам своего исконного стиля. Сейчас разрабатывается презентационный сайт для обители, где можно будет познакомиться как с историей монастыря, так и с архитектурным проектом по его восстановлению.
Мы активно ищем неравнодушных люди, готовых откликнуться и поучаствовать в таком серьезном деле, потому как даже малые средства сегодня важны, а помощь не идет большим потоком. Возвращаясь к символизму, о котором я говорил, на мой взгляд, от положения в пограничных областях зависит и положение в Русской Православной Церкви, в нашем Отечестве, во всей Святой Руси в целом. Мы знаем, что пробоины на границах дают серьезные последствия и во всем организме. Хотя, с другой стороны, раны на поверхности могут быть следствием и внутренних болезней… Поэтому так важна взаимопомощь и соучастие, а не видение только своего огорода.
Возможно, для кого-то проект выглядит слишком глобальным, но следует помнить, что он представляет собой концепцию перспективного развития. Начинать нужно с малого: восстановление храма и небольшого домика, чтобы возобновить монастырскую и богослужебную жизнь. А строить что-то большое там пока все равно нет возможности, ведь совсем рядом передовая.
Н: Там идет война. О серьезном строительстве говорить преждевременно. Но ведь и сбор средств – дело ни одного дня. Речь идет о подготовительных работах и проектировании. По эскизному проекту никто не строит. Сейчас необходимо разработать сайт и создать подробный архитектурный, строительный проект со всеми детальными проработками.
Страдание и горе кругом. Но когда приезжаешь в Иверский монастырь, чувствуешь его ключевую роль, знаковость. Это очень живой символ. И мы должны сделать все, что в наших силах.
Д: Проект выполнен в традиционном русском стиле храмового зодчества досинодального периода. Храм завершается закомарами, которые переходят в развитую систему кокошников, восходят к световому барабану. Игуменский домик сделан с элементами неорусского стиля конца 19- начала 20 века - время, когда русское традиционное искусство начало отходить от западных образцов, получивших распространение в 18-19 веках, и возвращаться к поискам своего исконного стиля. Сейчас разрабатывается презентационный сайт для обители, где можно будет познакомиться как с историей монастыря, так и с архитектурным проектом по его восстановлению.
Мы активно ищем неравнодушных люди, готовых откликнуться и поучаствовать в таком серьезном деле, потому как даже малые средства сегодня важны, а помощь не идет большим потоком. Возвращаясь к символизму, о котором я говорил, на мой взгляд, от положения в пограничных областях зависит и положение в Русской Православной Церкви, в нашем Отечестве, во всей Святой Руси в целом. Мы знаем, что пробоины на границах дают серьезные последствия и во всем организме. Хотя, с другой стороны, раны на поверхности могут быть следствием и внутренних болезней… Поэтому так важна взаимопомощь и соучастие, а не видение только своего огорода.
Возможно, для кого-то проект выглядит слишком глобальным, но следует помнить, что он представляет собой концепцию перспективного развития. Начинать нужно с малого: восстановление храма и небольшого домика, чтобы возобновить монастырскую и богослужебную жизнь. А строить что-то большое там пока все равно нет возможности, ведь совсем рядом передовая.
Н: Там идет война. О серьезном строительстве говорить преждевременно. Но ведь и сбор средств – дело ни одного дня. Речь идет о подготовительных работах и проектировании. По эскизному проекту никто не строит. Сейчас необходимо разработать сайт и создать подробный архитектурный, строительный проект со всеми детальными проработками.
Страдание и горе кругом. Но когда приезжаешь в Иверский монастырь, чувствуешь его ключевую роль, знаковость. Это очень живой символ. И мы должны сделать все, что в наших силах.
Как прошла ваша встреча с митрополитом Донецким и Мариупольским Иларионом. Как Владыка оценил проект?
Д: В нашу первую встречу Владыка отнесся к проекту немного скептически, ведь там очень сложная ситуация в регионе . Когда состоялась вторая встреча, его отношение заметно изменилось. К тому же, на нашей последней встрече присутствовал викарный епископ, владыка Варнава, который детально вник в проект, проникся, поддержал предложенные идеи. К слову сказать, у владыки Варнавы на территории разрушенного монастыря похоронена мать. Митрополит Иларион, конечно, понимает всю серьезность ситуации: никто не знает, куда сдвинется эта «тонкая красная линия». Но благословение работать дальше у нас есть. А если есть благословение – значит, есть в этом и Божий промысел, ведь Бог часто говорит и действует через поставленных на то иерархов.
Н: Владыка благословил, а значит нужно действовать. Наше первое дело - сделать сайт, чтобы люди могли найти всю необходимую информацию об Иверском монастыре, напрямую связаться с Дмитрием или с игуменьей Михаилой. Мы не знаем, что будет дальше. Но на данном этапе нам нужно открыть людям двери для помощи. Войдет кто-то туда или нет – дело второстепенное, но двери должны быть открыты.
Д: В нашу первую встречу Владыка отнесся к проекту немного скептически, ведь там очень сложная ситуация в регионе . Когда состоялась вторая встреча, его отношение заметно изменилось. К тому же, на нашей последней встрече присутствовал викарный епископ, владыка Варнава, который детально вник в проект, проникся, поддержал предложенные идеи. К слову сказать, у владыки Варнавы на территории разрушенного монастыря похоронена мать. Митрополит Иларион, конечно, понимает всю серьезность ситуации: никто не знает, куда сдвинется эта «тонкая красная линия». Но благословение работать дальше у нас есть. А если есть благословение – значит, есть в этом и Божий промысел, ведь Бог часто говорит и действует через поставленных на то иерархов.
Н: Владыка благословил, а значит нужно действовать. Наше первое дело - сделать сайт, чтобы люди могли найти всю необходимую информацию об Иверском монастыре, напрямую связаться с Дмитрием или с игуменьей Михаилой. Мы не знаем, что будет дальше. Но на данном этапе нам нужно открыть людям двери для помощи. Войдет кто-то туда или нет – дело второстепенное, но двери должны быть открыты.
Д: Сейчас матушка собирает деньги на разработку строительного проекта по восстановлению храма и игуменского домика, разбирают завалы. Параллельно своими силами делается сайт. Это что касается Иверского монастыря. А так помощь нужна постоянно. За два года действия волонтерской группы «Помощь Донбассу» открыто несколько фельдшерских пунктов, организована доставка гуманитарных грузов, помощь в эвакуации людей, идет помощь другим православным общинам, школам, отдельным людям… Сложно все перечислить.
Какова структура волонтерского движения «Помощь Донбассу»?
Н: Существует костяк, группа человек 10. А в поездки отправляются те, у кого есть возможность. В зависимости от целей приглашаем тех, кто принесет наибольшую пользу в поездке. Вот, например, оказалось, что у нас нет никаких книг и пособий по работе с детьми в условиях войны. Вся литература «посткризисная». В Минске есть храм в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радости», там с инвалидами работают кризисные психологи. И сейчас наши ребята из БГУ занимаются этим вопросом. Мы единственные, кто получил в ДНР лицензию на такую деятельность. И сами учатся, и детям помогают. Такая исследовательско-практическая работа. Полное погружение.
Вообще мы в принципе стараемся не просто приехать, раздать пряники, сказать «вы тут держитесь» и уехать. Мы стараемся быть вместе с людьми в их тяжелой ситуации, остаться переночевать во время боевых действий, и таким образом становимся для них своими. Они нам доверяют, мы сродняемся. Таков принцип нашей работы.
Д: Очень важно побыть с человеком.
Н: А так получается просто туризм.
Д: Да, к сожалению, много приезжающих с гуманитарной помощью, становятся военными туристами: быстренько приехали, раздали помощь, сфотографировались, пропиарились и уехали. А потом «запостили» новости в социальных сетях… Хотя есть люди и их тоже не мало, действительно помогающие региону.
Готовясь к интервью, я прочла в «Откровении» Иоанна Богослова есть такие строки: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Вы уже и сами их упомянули выше. Мне даже и представить сложно, что такое война… Но война точно отбрасывает накипь, налет, обнажает человека. На войне невозможно быть теплым: ты в любом случае станешь или холодным или горячим. Может быть, вам придет на ум истории о таких «горячих точках» духа, когда люди сохранят и проявляют мужество, милосердие и т.д.?
Н: Это сплошная бесконечная история о Свете Божием в людях.
Д: Постоянное схождение в ад и постоянное Воскресение. Ежедневно распятый человек, в котором виден образ Божий. И именно в этом кресте, в смерти - всегда Воскресение. Постоянное распятие и в тоже время неподверженность отчаянию. Каково это Воскресение – в Жизни будущего века или еще во времени и пространстве, это уже зависит от Неба.
Н: Существует костяк, группа человек 10. А в поездки отправляются те, у кого есть возможность. В зависимости от целей приглашаем тех, кто принесет наибольшую пользу в поездке. Вот, например, оказалось, что у нас нет никаких книг и пособий по работе с детьми в условиях войны. Вся литература «посткризисная». В Минске есть храм в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радости», там с инвалидами работают кризисные психологи. И сейчас наши ребята из БГУ занимаются этим вопросом. Мы единственные, кто получил в ДНР лицензию на такую деятельность. И сами учатся, и детям помогают. Такая исследовательско-практическая работа. Полное погружение.
Вообще мы в принципе стараемся не просто приехать, раздать пряники, сказать «вы тут держитесь» и уехать. Мы стараемся быть вместе с людьми в их тяжелой ситуации, остаться переночевать во время боевых действий, и таким образом становимся для них своими. Они нам доверяют, мы сродняемся. Таков принцип нашей работы.
Д: Очень важно побыть с человеком.
Н: А так получается просто туризм.
Д: Да, к сожалению, много приезжающих с гуманитарной помощью, становятся военными туристами: быстренько приехали, раздали помощь, сфотографировались, пропиарились и уехали. А потом «запостили» новости в социальных сетях… Хотя есть люди и их тоже не мало, действительно помогающие региону.
Готовясь к интервью, я прочла в «Откровении» Иоанна Богослова есть такие строки: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Вы уже и сами их упомянули выше. Мне даже и представить сложно, что такое война… Но война точно отбрасывает накипь, налет, обнажает человека. На войне невозможно быть теплым: ты в любом случае станешь или холодным или горячим. Может быть, вам придет на ум истории о таких «горячих точках» духа, когда люди сохранят и проявляют мужество, милосердие и т.д.?
Н: Это сплошная бесконечная история о Свете Божием в людях.
Д: Постоянное схождение в ад и постоянное Воскресение. Ежедневно распятый человек, в котором виден образ Божий. И именно в этом кресте, в смерти - всегда Воскресение. Постоянное распятие и в тоже время неподверженность отчаянию. Каково это Воскресение – в Жизни будущего века или еще во времени и пространстве, это уже зависит от Неба.
Интервью с сокращениями впервые опубликовано в Источнике
