Канон и каноничность в Церкви
и церковном искусстве *

Актуальность понятия каноничности сегодня выходит едва ли не на первый план в церковном искусстве. В статье разобраны понятия канона и каноничности в их изначальном смысле и в том виде, которое пришло в более позднее время. Сочетание принципов каноничности и богословской традиции, выраженной в искусстве, с творческим подходом может дать развитие церковному искусству и архитектуре. Статья указывает на эти особенности сочетания богословской незыблемости догматов и изменяющейся традиции в творчестве.

Греческое слово «κανών» происходит от семитского слова «ḳānu», что дословно переводится как «тростник, камыш». Производное древнейшее значение этого понятия связано с идеей меры и эталона длины, в частности, «канон» в этом контексте, обозначал тростниковый шест, используемый для точности измерений при строительстве. Так или иначе, под каноном понимался «любой эталон или инструмент для проведения горизонтальных и вертикальных линий, что, видимо, могло послужить причиной появления переносного значения этого слова: правило, норма, образец» ^[1] . Впоследствии, термин «канон» и стали понимать в более широком смысле. Например, у Демокрита и Эпикура слово κανών вынесено в заглавия произведений в значении «образец, критерий, мера». В подобном значении это понятие использовал Дионисий Галикарнасский, древнегреческий историк I века до н. э., подразумевая под каноном «образец стиля, правильного языка». Еврипид понятием κανών обозначает нормы социального поведения, что впоследствии получило широкое распространение: к примеру, Аристотель говорил о «каноне и мере» «истинного», а Плутарх о «канонах благоразумия и прочих добродетелей» ^[2] .

В древности каноном обозначались и структурные закономерности в искусстве. Так, в пластике Древнего Египта утвердился канон пропорций человеческого тела, впоследствии переосмысленный в древнегреческой классике и теоретически закрепленный в 5 в. но н.э. древнегреческим скульптором и теоретиком искусства Поликлетом из Аргоса в трактате «Канон», которое считается утраченным, и выраженный в его статуе Дорифора. Эта система идеальных пропорций тела стала нормой для художников античности, а гораздо позднее для Ренессанса и классицизма. Также, архитектор и теоретик Витрувий применял понятие «канон» к совокупности правил архитектурного творчества ^[3] , что нашло теоретическое выражение в его трактате «Десять книг об архитектуре» (13 г. до н.э.).

С началом христианской эпохи термин «канон», в первую очередь, обозначает нормативные правила жизни и внутренний закон. То есть, собственно, ту традицию и предание, которыми руководствовались первые христиане, начиная от апостолов: «Тем, которые поступают по сему правилу (κανόνι), мир им и милость, и Израилю Божию» (Гал 6. 16), – пишет апостол Павел. Также и в послании к Филиппийцам он обозначает словом «канон» моральную и юридическую норму, правило христианской жизни ^[4] . В творениях ранних отцов Церкви регулярно используется слово κανών в значении «правило», «установленная норма» также применительно к вероучительным (догматическим) вопросам ^[5] . Изначальное понимание канона в христианстве относилось именно к понятийной области, к идеям, отражающим норму христианской нравственности и веры.

Впоследствии, значение канона приобретает скорее административную форму списка, в отличие от первоначального обозначения меры истины, благочестия и церковности. Это либо список соборных решений, либо список книг Священного Писания, либо список клириков епархии ^[6] . Так, уже у свт. Афанасия Александрийского во 2-м правиле его 39-го постановления о праздниках (ок. 367 г.) под каноном понимается «правильный список богодухновенных книг», что позже повторяется у свт. Амфилохия Иконийского, блж. Августина, блж. Иеронима Стридонского и др ^[7] .

Применимо к списку библейских книг, слово κανών может выступать и в значении «правила, нормы, образца», и в значении «списка, перечня». Эта административная форма списка стала базой для того, что спустя время развилось в каноническое право – корпус правил, касающихся церковного дисциплинарного устройства. Тем самым, можно наблюдать изменение смыслообразующей парадигмы, определяющей понимание канона – от раннехристианской меры подлинной жизни во Христе, основой которой является незыблемая догматическая истина Откровения и имевшей скорее вероучительный характер, до корпуса дисциплинарного права и формы списка, отличающегося от первоначального значения своей сутью. И именно при этом смысловом повороте «канон веры» в единственном числе, переходит во множественное с появлением канонов как списка правил.

Что же касается административного значения канона в формате церковного права, важно понимать, что главная задача канона – приложение неизменных и вечных основ христианского нравственного учения и догматических истин к изменяющейся церковной жизни. «Поэтому во всяком каноне можно обнаружить, с одной стороны, укорененность в неизменном догматическом учении Церкви, а с другой – обусловленность исторически конкретной ситуацией, обстоятельствами церковной жизни, которые имели место в момент издания правила и впоследствии могли измениться» ^[8] . «Каноны отмене не подлежат, но это не значит, что правовые нормы, установленные в них, абсолютно неизменны» ^[9] . Таким образом, важно уточнить, что в понимании канона можно выделить два аспекта – неизменную (первичную), догматически обусловленную, основу и возможно изменяемую (вторичную) традицию применения этой основы к преходящим обстоятельствам церковной жизни.

С определенными оговорками можно констатировать, что в изобразительном искусстве Средневековья выработался т.н. иконографический канон, под которым понималась традиция художественной практики, включавшая в себя «главные композиционные схемы и соответствующие элементы изображения тех или иных персонажей (в т.ч. их одежд, поз, жестов), деталей пейзажа или архитектуры» ^[10] . В церковном музыкальном творчестве каноном называлась одна из наиболее сложных форм византийской гимнографии (8 в.), состоявшая из девяти песен, каждая из которых имела определенную структуру – первая строфа (ирмос) каждой песни составлялась на основании сюжета из Ветхого Завета, а в остальных строфах (тропарях) развивались темы ирмосов ^[11] .

Так, в этом широком смысле слова, можно говорить, например, о своеобразии канона псковской школы иконописи, или о каноне московской школы зодчества XV века. Причем, меняться может даже не только визуальный облик произведения, но и некоторые идеи, то есть смыслообразующие понятия, заложенные в него. Так, например, в иконе «Преображение» прп. Андрея Рублева, отражены идеи мира и тишины, созерцания, в то время, как в одноименной иконе Феофана Грека с ее экспрессией, можно умозреть идею нетварного света как огня и силы. Конечно, эти идеи отразились как на самом иконописном образе, так и на манере письма. Подобное можно проследить и в архитектуре.

Так или иначе, учитывая как древнейшие значения понятия «канон» в дохристианскую эпоху, так и то, что под этим понятием понимали христианские авторы, можно сказать, что каноничное искусство – это то, которое «наиболее сообразно предмету и цели изображения», иначе говоря, наиболее точно и доходчиво («прямо») передает предмет изображения ^[14] . Предмет церковного искусства должен путеводить к созиданию Царства Божия во всем многогранном значении этого понятия. И здесь нет какого-то общего шаблона. Наоборот, принцип соборности Церкви свидетельствует о разности культур и выражений единой Истины. «Таким образом, осуществляется богатство и многообразие в единстве, и единство это осуществляется в разнообразии выражений. Так, в целом, и в каждой отдельной детали утверждается соборность Церкви. В области искусства, так же как и в других областях, соборность эта не означает однообразия или общего шаблона, а передачу единой истины способами и формами, свойственными каждому народу, каждому времени, каждому человеку» ^[15] .

В канонических постановлениях Соборов приводится обоснование церковного искусства, помимо, 82 правила Шестого Вселенского Собора, в котором указывается на правило изображения Христа «по человеческому естеству вместо ветхого агнца: да чрез то созерцая смирение Бога Слова, приводимся к воспоминанию жития Его во плоти, Его страдания, и спасительныя смерти, и сим образом совершившагося искупления мира» ^[16] . А 100 правило этого Собора запрещает изображения «обаяющие зрение, растлевающие ум и производящие воспламенение нечистых удовольствий» ^[17] . В догмате об иконопочитании, изложенном в оросе VII Вселенского Собора говориться о том, что иконы должны быть в Церкви и напоминать о первообразах (των πρωτοτύπων), а также о чествовании и почтительном поклонении (τιμητικήν προσκύνησιν) им, «ибо честь, воздаваемая образу, восходит (διαβαίνει) к первообразу, и поклоняющийся (ο προσκυνών) иконе поклоняется (προσκυνεί) ипостаси изображенного на ней» ^[18] . Таким образом, Соборы указывают на сам факт того, что иконы нужно писать не искажая вероучение и не растлевая ум, но не дают каких-то установок как именно это следует делать. Также дается важная отсылка к тому что церковный образ связан со своим первообразом. Традиция искусства и архитектуры Церкви представляется скорее как невербальное церковное предание, выраженное в самих этих произведениях. Исследование этих произведений и контекста, в котором они создавались, дает огромный пласт для того, чтобы выявить смыслы, заложенные богословами, художниками и архитекторами в свои труды и определить принципы символического языка церковного искусства и архитектуры. Часть этого символического языка – незыблемые догматические истины, другая часть – возможно изменяемая традиция выражения.