prohram.com использует cookie
Продолжая использовать сайт, вы даете соглашение на использование файлов cookie. Подробнее
Продолжая использовать сайт, вы даете соглашение на использование файлов cookie. Подробнее
хорошо
Александр Невский: черты образа князя
в русской культуре
в русской культуре
Доклад руководителя мастерской «Прохрам» Дмитрия Остроумова
на выставке «Дом Господень» (Суздаль, 5 августа 2021 г.)
В этом году исполнилось 800 лет со дня рождения святого благоверного великого князя Александра Невского. Эту годовщину отмечает вся полнота Русской Православной Церкви. Беларусь тоже не исключение: к примеру, 30 июля в Минске состоялся большой крестный ход с частицей мощей Александра Невского, собравший клириков и мирян всех приходов города.
Александр Невский — не просто имя из месяцеслова. Это по-настоящему народный святой, это подвижник, образ которого занимает важное место в русской культуре — и более того, образ князя значительно повлиял на развитие русской цивилизации, культуры и, в частности, искусства. Опытом рефлексии на эту тему и хотелось бы поделиться.
на выставке «Дом Господень» (Суздаль, 5 августа 2021 г.)
В этом году исполнилось 800 лет со дня рождения святого благоверного великого князя Александра Невского. Эту годовщину отмечает вся полнота Русской Православной Церкви. Беларусь тоже не исключение: к примеру, 30 июля в Минске состоялся большой крестный ход с частицей мощей Александра Невского, собравший клириков и мирян всех приходов города.
Александр Невский — не просто имя из месяцеслова. Это по-настоящему народный святой, это подвижник, образ которого занимает важное место в русской культуре — и более того, образ князя значительно повлиял на развитие русской цивилизации, культуры и, в частности, искусства. Опытом рефлексии на эту тему и хотелось бы поделиться.
Дмитрий Остроумов
Руководитель мастерской
Святой благоверный великий князь Александр Невский. Фреска в Архангельском соборе Московского Кремля.
Для начала — несколько замечаний. Первое: это не научный доклад об историческом деятеле, который родился в 1221 и умер в 1263 году, разбил в боях шведов и немцев и умело маневрировал в отношениях с Ордой. Это скорее поэтическое рассуждение об образе Александра Невского как факторе развития русской культуры. Второе: под Русью в данном случае я подразумеваю всю восточнославянскую цивилизацию, неотъемлемыми частями которой являются Беларусь и Украина. На мой взгляд, нужно отделять понятие Руси от России советской и от нынешней Российской Федерации, а также от мнений отдельных политиков и идеологов. Единство исторической Руси не отменяет государственного суверенитета России, Беларуси и Украины, как не отменяет и этнокультурных особенностей восточнославянских народов, вышедших, тем не менее, из одной крещальной купели и составляющих единую цивилизацию, ввиду ряда обстоятельств оказавшуюся разделенной границами.
Об Александре Невском много сказано. Его личность была определенным духовным ориентиром в имперской Руси, что проявилось в имянаречении членов венценосной династии Романовых. Имя благоверного князя носили императоры Александр I, Александр II, Александр III. Великий полководец Суворов, великие поэты Пушкин и Блок — все они были названы именем святого Александра Невского, стяжав в Таинстве Крещения призвание подражать подвигу своего небесного покровителя в меру собственных сил и талантов.
В образе Александра Невского есть черты, которые, как глубинные парадигмы, находят в русской душе свое отражение, являясь тем, что любо, близко, созвучно этой душе. С другой стороны, они определяют развитие этой души — как всего народа, так и отдельных его представителей, задавая мировоззренческие установки и определяя идейную составляющую социокультурного контекста русской цивилизации. Можно сказать, что образ Александра Невского несет в себе видимую манифестацию пути русского народа, его культуры. Он — слово миру от Руси. Образ Александра Невского — это образ культуры и политики Руси, в отличие, например, от великого князя Андрея Боголюбского или Государя Николая II, в жизненном пути которых прослеживается скорее некая сокровенная надмирная тайна этой культуры. То есть если Александр Невский — это видимая манифестация, то Андрей Боголюбский или царь Николай II — это нечто более глубокое и таинственное, до конца не раскрытое, уходящее в метафизику русской культуры.
Об Александре Невском много сказано. Его личность была определенным духовным ориентиром в имперской Руси, что проявилось в имянаречении членов венценосной династии Романовых. Имя благоверного князя носили императоры Александр I, Александр II, Александр III. Великий полководец Суворов, великие поэты Пушкин и Блок — все они были названы именем святого Александра Невского, стяжав в Таинстве Крещения призвание подражать подвигу своего небесного покровителя в меру собственных сил и талантов.
В образе Александра Невского есть черты, которые, как глубинные парадигмы, находят в русской душе свое отражение, являясь тем, что любо, близко, созвучно этой душе. С другой стороны, они определяют развитие этой души — как всего народа, так и отдельных его представителей, задавая мировоззренческие установки и определяя идейную составляющую социокультурного контекста русской цивилизации. Можно сказать, что образ Александра Невского несет в себе видимую манифестацию пути русского народа, его культуры. Он — слово миру от Руси. Образ Александра Невского — это образ культуры и политики Руси, в отличие, например, от великого князя Андрея Боголюбского или Государя Николая II, в жизненном пути которых прослеживается скорее некая сокровенная надмирная тайна этой культуры. То есть если Александр Невский — это видимая манифестация, то Андрей Боголюбский или царь Николай II — это нечто более глубокое и таинственное, до конца не раскрытое, уходящее в метафизику русской культуры.
К слову, до империи, в допетровские времена, при первых Романовых и еще ранее, Александру Невскому молились не как великому князю, а как преподобному, именуя его Алексием — это имя он принял в монашеском постриге незадолго до кончины. Для империи, уже после Петра I, наиболее близким и идеологически обоснованным стало почитание этого святого именно как князя-полководца, с крещальным именем Александр.
В Александре Невском мы видим героя-патриота, святого воина, объединяющего и защищающего Отечество. Это во многом образ романтической геройской свободы, в отличие от статичного образа миродержца — правителя, пребывающего в покое и простирающего над землей свою длань, как мы это видим на иконе Христа Вседержителя (греч. Пантократора) и осмысливаем в проекции на образ идеального византийского императора.
В Александре Невском мы видим героя-патриота, святого воина, объединяющего и защищающего Отечество. Это во многом образ романтической геройской свободы, в отличие от статичного образа миродержца — правителя, пребывающего в покое и простирающего над землей свою длань, как мы это видим на иконе Христа Вседержителя (греч. Пантократора) и осмысливаем в проекции на образ идеального византийского императора.
Пример шлемовидного купола в современной церковной архитектуре. Храм благоверных Петра и Февронии Муромских в Подмосковье. Проект мастерской «Прохрам»
Здесь допустима прямая поэтическая аналогия с образом русского храма. Русский храм, как бы вырастая из земли, своими формами стремится к небу в прекрасном, величественном, можно сказать, воинском предстоянии: не зря на Руси появляется шлемовидная форма храмового купола. Это стремление ввысь заметно именно в русских храмах, в отличие от храмов византийских, с их пологими куполами. Византийские храмы «говорят» о другом: они отражают идею Царства Божия, которое сошло на землю, оно достигнуто, никуда стремиться и прорываться не надо. Созерцание, покой, блаженство, и над этим всем Вседержитель — Христос Пантократор. Со временем эта концепция переросла в так называемый мистический идеализм Византии. Напротив, русский храм — это внешняя устремленность к Запредельному и в то же время собирание мироздания в себе. Это перекликается с образом князя Александра Невского как дипломата, защитника и объединителя русских земель. Таков и русский храм: он собирает в себя окружение, в то же время обороняя его и вознося умозрительно к горнему.
Стремление к небу. Храм Успения Пресвятой Богородицы в Кондопоге (Карелия). Возведен в 1774 г., сгорел в 2018 г.
Типично византийская архитектура. Храм мучеников Сергия и Вакха в Константинополе. Построен в 527-529 гг., обращен в мечеть в 1506 г.
Многие храмы на нашей земле — как города. Первыми примерами тому на Руси были Софийские соборы, которые строились со многими приделами.
Храм-город — это цельный образ, который имеет в себе единую гармонию, одновременно храня внутри себя отдельные «обители», престолы. Это как град Китеж: здесь такая главка, а здесь галерея, а здесь другая главка, здесь придел, — и всё это едино и сбалансировано, но при разности отдельных элементов. Так и Русская земля. Будучи единой, она хранит в себе и Новгород с его уникальностью, и Киев с его самобытностью, и Москву, и Петербург, и Минск. Каждый регион, каждый город по-своему особенный, люди отличаются друг от друга по характеру и темпераменту, искусство везде свое, — но одно умеет совладать с другим в единой композиции. И, конечно, эта идея перекликается с такой чертой Александра Невского, как дипломатия, то есть умение мирно договариваться, созидать единый дом, в то же время не теряя идентичности отдельных земель.
Смотря глобально на всю Церковь, можно констатировать, что она живет идеей многоипостасного единства, причем отдельные ипостаси могут кардинально отличаться друг от друга. Вспомним, как различны образы ангелов разных Церквей из Апокалипсиса: Ефесской, Смирнской, Пергамской, Фиатирской, Сардийской, Филадельфийской, Лаодикийской (Откр. 2, 3). Один человек может думать и чувствовать так, другой — совершенно иначе, и это всё может сосуществовать в единой Церкви. Говоря о русской культуре — она едина в контексте всего мира, при совокупности разности ее частей. Хотя, как сказал апостол Павел, во Христе нет ни иудея, ни эллина (см. Кол. 3: 11), однако каждый народ имеет свое предназначение и свой, отличный от других народов, путь.
Александр Невский, помимо всего прочего, духоносец. Его дух опознаётся культурой как дух русской сказки, степи, глубины, тяги к недоступному, Запредельному, дух деятельного созерцания. Это состояние радостопечальной русской просторной тоски, воспетое поэтами Серебряного века. Это некий поиск приюта в Боге.
Деятельное созерцание — амбивалентная установка. Греки и другие южане — больше созерцатели. Их жизненный ритм — сидеть, пить вино, есть оливки, сыр, ну и можно часа два в день поработать. Католическая Церковь пошла по пути делания: служить, помогать больным, миссионерствовать. А у русского человека — синтез: созерцание, но оно деятельное. Это возделывание земли, но в то же время и чувство запредельности — и не-обладания этой запредельностью. Образ Бога в восприятии русского, да и вообще северного человека, несколько размыт, это что-то не до конца оформленное, но это то, к чему тянет, то, что обладает душой и питает ее. Византийский менталитет — это ощущение Царства Божия здесь и сейчас, «хорошо нам тут быть» (Мф. 17: 4), исключающее тоску, рвение и поиск. А славяне — им всё время что-то неймется, им всегда что-то надо: даже когда хорошо, всё равно что-то надо, искать бесконечно какой-то правды жизни. Здесь, в не-обладании этой запредельностью, реализуется эстетика дистанции, когда человека влечет надмирное — и от этого возникает тоска, но тоска, предвосхищающая чувство соединения с запредельной Красотой.
Храм-город — это цельный образ, который имеет в себе единую гармонию, одновременно храня внутри себя отдельные «обители», престолы. Это как град Китеж: здесь такая главка, а здесь галерея, а здесь другая главка, здесь придел, — и всё это едино и сбалансировано, но при разности отдельных элементов. Так и Русская земля. Будучи единой, она хранит в себе и Новгород с его уникальностью, и Киев с его самобытностью, и Москву, и Петербург, и Минск. Каждый регион, каждый город по-своему особенный, люди отличаются друг от друга по характеру и темпераменту, искусство везде свое, — но одно умеет совладать с другим в единой композиции. И, конечно, эта идея перекликается с такой чертой Александра Невского, как дипломатия, то есть умение мирно договариваться, созидать единый дом, в то же время не теряя идентичности отдельных земель.
Смотря глобально на всю Церковь, можно констатировать, что она живет идеей многоипостасного единства, причем отдельные ипостаси могут кардинально отличаться друг от друга. Вспомним, как различны образы ангелов разных Церквей из Апокалипсиса: Ефесской, Смирнской, Пергамской, Фиатирской, Сардийской, Филадельфийской, Лаодикийской (Откр. 2, 3). Один человек может думать и чувствовать так, другой — совершенно иначе, и это всё может сосуществовать в единой Церкви. Говоря о русской культуре — она едина в контексте всего мира, при совокупности разности ее частей. Хотя, как сказал апостол Павел, во Христе нет ни иудея, ни эллина (см. Кол. 3: 11), однако каждый народ имеет свое предназначение и свой, отличный от других народов, путь.
Александр Невский, помимо всего прочего, духоносец. Его дух опознаётся культурой как дух русской сказки, степи, глубины, тяги к недоступному, Запредельному, дух деятельного созерцания. Это состояние радостопечальной русской просторной тоски, воспетое поэтами Серебряного века. Это некий поиск приюта в Боге.
Деятельное созерцание — амбивалентная установка. Греки и другие южане — больше созерцатели. Их жизненный ритм — сидеть, пить вино, есть оливки, сыр, ну и можно часа два в день поработать. Католическая Церковь пошла по пути делания: служить, помогать больным, миссионерствовать. А у русского человека — синтез: созерцание, но оно деятельное. Это возделывание земли, но в то же время и чувство запредельности — и не-обладания этой запредельностью. Образ Бога в восприятии русского, да и вообще северного человека, несколько размыт, это что-то не до конца оформленное, но это то, к чему тянет, то, что обладает душой и питает ее. Византийский менталитет — это ощущение Царства Божия здесь и сейчас, «хорошо нам тут быть» (Мф. 17: 4), исключающее тоску, рвение и поиск. А славяне — им всё время что-то неймется, им всегда что-то надо: даже когда хорошо, всё равно что-то надо, искать бесконечно какой-то правды жизни. Здесь, в не-обладании этой запредельностью, реализуется эстетика дистанции, когда человека влечет надмирное — и от этого возникает тоска, но тоска, предвосхищающая чувство соединения с запредельной Красотой.
Христос Пантократор. Мозаика в соборе Чефалу (Сицилия)
Александр Невский горел всю жизнь. Он был будто ведо́м Духом к той Красоте, которую искал, чувствовал, защищал в образе своей земли. Мы знаем, что он уже в молодом возрасте повел на оборону войска, и вся его жизнь была очень деятельной. Но его всё время тянуло к Иному царству. Он знал, за что воюет, — не просто за землю Русскую, но за высшую Красоту, подножием которой для князя являлась Русь. В этом смысле князь Александр — созидатель дома русской культуры. Дома, в котором тепло, безопасно, красиво, но который, по аналогии с храмом, внешними своими формами стремится ввысь, чего-то ищет.
Готика тоже несет идею устремленности к высшему, но в готических храмах и внутри эта красота уходит куда-то вверх: как снаружи шпиль, так и внутри стрельчатые арки, — такая недоступность неба. В русском храме красота внутри раскрывается. Внешне русский храм стремится в небеса, а внутри мы видим иной вектор, вектор Откровения: эта запредельность там уже раскрыта. Красота вершин русской церковной архитектуры — это совокупность аскетизма, изысканности, чувства дистанции, а не чрезмерное украшательство, которое только мешает умозрительному полету свободного духа.
Во времена расцвета русской религиозной философии, когда мыслители и поэты стремились постичь, что есть Русь, Максимилиан Волошин писал о Русской земле:
Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью чиста,
Неутоленной верой
Твои запеклись уста.
Дай слов за тебя молиться,
Понять твое бытие,
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое [1] .
Так и Александр Невский сгорел, пав зерном в поле русской культуры и задав своей жизнью, образом своей личности вектор развития Руси. Князь прожил всего 42 года. В конце жизни он становится монахом и практически сразу умирает, — к ангельскому подвигу он стремился всегда, но не мог оставить своих державных трудов. Он уходит в вечность — и приобщается вполне к этому Запредельному, которое искал, и показывает путь всей русской цивилизации. Оставляет это как свой залог, завет, чтобы в дальнейшие века помнили о том, куда идет этот вектор, в чём его сокровенная тайна. И в чём же она?
На последних кадрах фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние» мы видим женщину, которая идет и спрашивает: куда ведет эта дорога? Ей отвечают, и она вновь спрашивает: зачем нужна дорога, если она не ведет к храму? Размышляя над жизнью Александра Невского, мы можем спросить: зачем нужна вся эта деятельность, все эти войны, защита, объединение земель, если это не ведет к храму?
Александр Невский показал грядущим поколениям, что важно не только прийти к храму, но и зайти внутрь. Привести внешнее — и дипломатию, и героизм, и патриотизм, и красоту, — в единство со Христом. Только так это всё может иметь смысл. В этом завет князя культуре со всеми ее направлениями и политике.
Образ русского храма, все его формы, тектоника, величие, аскетизм (я имею в виду хорошие образцы русского церковного зодчества, а не храмы-танки, sapienti sat) работает на то, чтобы человек вошел внутрь храма, и вошел именно мистически, во внутреннюю жизнь Церкви, в которой есть своя красота и тайна. И здесь, на мой взгляд, образ князя Александра уступает место другим символам русской культуры. Уже было сказано, что это образ внешнего слова Руси миру, внешняя манифестация. Когда мы говорим о внутреннем, сокровенном, тут уже подключаются другие символы, свидетельствующие об этом сокровенном царстве Запредельного в русской метафизике. Александр Невский в своем образе, живущем как парадигма культуры, показывает служение Руси миру, неординарность русского бытия, его зримую форму. Источник этого служения — Христос, и только в этом Источнике Русь, ее культура и искусство могут обрести мир и удовлетворение. И, пожалуй, периодически обретают: в лице отдельных персоналий, через отдельные произведения, но, однако, идя теми же тропами, перипетиями, землями, мирами, живя теми же идеями, которыми жил Александр Невский — и живет по сей день в нашей великой культуре.
Готика тоже несет идею устремленности к высшему, но в готических храмах и внутри эта красота уходит куда-то вверх: как снаружи шпиль, так и внутри стрельчатые арки, — такая недоступность неба. В русском храме красота внутри раскрывается. Внешне русский храм стремится в небеса, а внутри мы видим иной вектор, вектор Откровения: эта запредельность там уже раскрыта. Красота вершин русской церковной архитектуры — это совокупность аскетизма, изысканности, чувства дистанции, а не чрезмерное украшательство, которое только мешает умозрительному полету свободного духа.
Во времена расцвета русской религиозной философии, когда мыслители и поэты стремились постичь, что есть Русь, Максимилиан Волошин писал о Русской земле:
Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью чиста,
Неутоленной верой
Твои запеклись уста.
Дай слов за тебя молиться,
Понять твое бытие,
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое [1] .
Так и Александр Невский сгорел, пав зерном в поле русской культуры и задав своей жизнью, образом своей личности вектор развития Руси. Князь прожил всего 42 года. В конце жизни он становится монахом и практически сразу умирает, — к ангельскому подвигу он стремился всегда, но не мог оставить своих державных трудов. Он уходит в вечность — и приобщается вполне к этому Запредельному, которое искал, и показывает путь всей русской цивилизации. Оставляет это как свой залог, завет, чтобы в дальнейшие века помнили о том, куда идет этот вектор, в чём его сокровенная тайна. И в чём же она?
На последних кадрах фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние» мы видим женщину, которая идет и спрашивает: куда ведет эта дорога? Ей отвечают, и она вновь спрашивает: зачем нужна дорога, если она не ведет к храму? Размышляя над жизнью Александра Невского, мы можем спросить: зачем нужна вся эта деятельность, все эти войны, защита, объединение земель, если это не ведет к храму?
Александр Невский показал грядущим поколениям, что важно не только прийти к храму, но и зайти внутрь. Привести внешнее — и дипломатию, и героизм, и патриотизм, и красоту, — в единство со Христом. Только так это всё может иметь смысл. В этом завет князя культуре со всеми ее направлениями и политике.
Образ русского храма, все его формы, тектоника, величие, аскетизм (я имею в виду хорошие образцы русского церковного зодчества, а не храмы-танки, sapienti sat) работает на то, чтобы человек вошел внутрь храма, и вошел именно мистически, во внутреннюю жизнь Церкви, в которой есть своя красота и тайна. И здесь, на мой взгляд, образ князя Александра уступает место другим символам русской культуры. Уже было сказано, что это образ внешнего слова Руси миру, внешняя манифестация. Когда мы говорим о внутреннем, сокровенном, тут уже подключаются другие символы, свидетельствующие об этом сокровенном царстве Запредельного в русской метафизике. Александр Невский в своем образе, живущем как парадигма культуры, показывает служение Руси миру, неординарность русского бытия, его зримую форму. Источник этого служения — Христос, и только в этом Источнике Русь, ее культура и искусство могут обрести мир и удовлетворение. И, пожалуй, периодически обретают: в лице отдельных персоналий, через отдельные произведения, но, однако, идя теми же тропами, перипетиями, землями, мирами, живя теми же идеями, которыми жил Александр Невский — и живет по сей день в нашей великой культуре.
М.В. Нестеров. Кончина Александра Невского. Эскиз росписи церкви святого Александра Невского в Абастумани (Грузия)
Манит простор светлоликой Земли
В звоне тиши позабытых преданий,
Спящих под сенью дремучей зимы
Разума снов и шумящих желаний.
Светлосте тихая, Премудрость славы иной,
Ты в бесконечном пространстве являлась,
Живописуешь Совет неземной,
Вечного Китежа Дух, Ему поражаясь.
Тайне причастно без телесных оков
И устремленьем души возвышаясь,
В ясном просторе, в безмолвьи, без слов,
Нищий духовно зрит свет, умудряясь.
В воздухе чистом, в лесу и полях,
В светлой избе, в белокаменном храме,
В сердце безбашенном, простотой возсияв,
Образ Предвечного встает перед нами...
[1] Стихотворение «Россия» (1915, Биарриц).
В звоне тиши позабытых преданий,
Спящих под сенью дремучей зимы
Разума снов и шумящих желаний.
Светлосте тихая, Премудрость славы иной,
Ты в бесконечном пространстве являлась,
Живописуешь Совет неземной,
Вечного Китежа Дух, Ему поражаясь.
Тайне причастно без телесных оков
И устремленьем души возвышаясь,
В ясном просторе, в безмолвьи, без слов,
Нищий духовно зрит свет, умудряясь.
В воздухе чистом, в лесу и полях,
В светлой избе, в белокаменном храме,
В сердце безбашенном, простотой возсияв,
Образ Предвечного встает перед нами...
[1] Стихотворение «Россия» (1915, Биарриц).
