Любовь и крест в искусстве Церкви

Как же выражается эта высшая Любовь в церковном искусстве? Собственно, непосредственным воплощением, а значит, и выражением ее явился и является Сам Христос. Его воплощение в нашем временно-пространственном мире сделало церковное искусство вообще возможным, а также послужило началом того образного визуально-пространственного символического языка, на котором происходит раскрытие духовного мира в Церкви.

Церковное искусство стало христоцентричным. И именно Христос явил Своей жизнью и смертью, Своим Домостроительством высшее проявление той Любви, о которой идет речь.

Мы можем свидетельствовать о том, что высшая Любовь в Церкви выражается в наибольшей степени в образе Христа и, прежде всего, в Его Кресте, ибо «нет больше той любви, аще кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13). Голгофа стала одним из основных парадоксальных (ср. 1 Кор. 1:23) выражений Божественной Любви в нашем мире. Подлинная любовь жертвенна, она забывает себя. И во Христе она исполнилась до конца – любовь к Богу и любовь к человеку⁸, и именно ею объясняется кровавый пот в Гефсимании⁹ и сам Крест.

Так и любое изображение Креста Христова в храме, или в христианском искусстве вообще, есть первое визуальное свидетельство Божественной Любви. Поэтому можно сказать, что это искусство не только христоцентрично, но и крестоцентрично.

Собственно, Распятие и предстоящие у него и есть икона Церкви. И быть подлинным носителем Божественной Любви – значит неминуемо быть и распинаемым. Категория любви, как наиболее приближенная к богопознанию, в этом мире напрямую связана с Крестом, и, может быть, поэтому в христианском искусстве Крест является центральным символом и непреложным атрибутом. Христианское искусство вмещает в себя огромное разнообразие изображений Креста. Он – как выражение Христовой Любви, так и украшение Церкви.

Может показаться, что Любовь как бытие Триединого Бога никак не связана с Крестом, однако приближение к познанию этой высшей Любви и ее раскрытие в нашем мире происходит именно через Крест. Где нет крестоношения, жертвенности и смирения, там нет и подлинной Любви. Ведь само воплощение Слова Божия, приведшее к Голгофе ради жертвенного спасения человека, стало актом этой Любви.

По любви Бог творит мир, по любви наделяет человека свободой, по любви же, ценой Собственного умаления и смерти на Кресте, открывает и путь спасения от смерти уже падшему человеку. И через приобщение к этой смерти и Кресту Бог возводит человека к воскресению в Божественное бытие, и блаженное созерцание, и приобщение к Его нетварному Свету в Царстве Его Любви. Начало сего – не за порогом смерти, а в жизни каждого человека, который идет по пути спасения, неся блаженный Крест распинаемой Любви.

Видимым свидетельством приобщения к Божественному бытию и Его Царству уже во временной жизни является символизм Креста, который наглядно показывает два вектора, соединяющихся в центральной точке: наше линейное время, выраженное в горизонтали, и вертикаль, не связанная с линейной протяженностью, но раскрывающая духовный вектор, связующий Божественное вневременное бытие с текущим временем в точке «сейчас».

Может быть, потому христиане так любят изображение Креста, что он стал тем символом, который несет в себе образ и спасения, и того знамени, под которым проходит жизнь любого христианина. Не зря говорится: «не распятый – не Христов». А если распятый, значит, и воскресший с Ним же. И тяжелее всего, когда распинается именно любовь, но, наверное, только через это познается ее истинная сила и значение.

Крестов, как и судеб людей, или целых народов, множество. Собственно, через это несение своего креста, которым являются жизненные обстоятельства, креста человеческого, в котором тварное человеческое соединяется с Крестом Христовым, часто и происходит подлинное познание Бога. Многие бегут от своего креста, но именно через это крестное благословение человек приближается ко Христу, в Котором обретает благое иго и легкое бремя (ср. Мф. 11:30) богообщения.

В церковном искусстве существует большое множество изображений, вариаций Креста, которые можно долго описывать. Однако голгофский Крест есть символ Самого Христа¹¹ и поэтому действующей силой любого креста, каков бы он ни был, является это знамение Распятого Спасителя, выраженное в простом перекрестии, начертанном с определенным вложенным в него смыслом. А вариативность появляется от многозначности этого символа, каждое из которых имеет свое обоснование. Не ставя целью разобрать эту многозначность, укажем лишь на некоторые общепризнанные графические изображения креста: восьмиконечный, шестиконечный, четырехсторонний, кельтский, солнечный, византийский, армянский, гамматический, тау-крест, крест святой Нино, коптский и другие. Каждое из этих изображений может иметь массу вариаций исполнения.

В контексте того, что в Кресте Христовом уже заложено Воскресение и он есть видимое выражение Божественной Любви и даже, с определенной долей условности, можно сказать, что Крест есть символ пребывания этой Любви в земном мире, укажем на отрывок Евангелия от Матфея (16:24-28): «Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем».

Сразу за словами о Кресте идут слова Христа о славе Сына Божия и о Царстве Его. И, как мы знаем, далее идет рассказ именно о том фаворском Нетварном свете, который, собственно, и есть сама энергия Божества, увиденная и прочувствованная апостолами. Последовательность евангельского повествования не случайна: Крест – отвержение себя – слава и Царство.

Так через Крест, в котором, «как и чаше Господней, осуществляется сопряженность моего тварного с Божественным-несозданным Бытием»¹², открывается человеку и вселяется в него Божественная Любовь, в свою очередь, раскрывающая уже в человеке любовь к Богу, ближнему и всему миру. Если этот взаимный акт, как таинство Любви, подлинный, то он побуждает к самоотвержению, а значит, вновь ко Кресту, но уже собственному крестоношению самоотдачи любви, которое, в свою очередь, опять-таки, имеет источником Крест Христов и Его Любовь. Такая Любовь «побуждает любящих принадлежать не самим себе, но возлюбленным […]. Почему и великий Павел, будучи одержим Божественной Любовью, приобщившись Ее устремляющей вовне силы, сказал, божественными устами: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2:20). Сказал он это как поистине любящий, исступив из себя, как он сам говорит, к Богу и живя не своей жизнью, но жизнью Возлюбленного как весьма желанной»¹³. Так происходит взаимообщение в Любви Бога и человека. Как видно, эта Любовь не может быть самозамкнутой, она направлена вовне: так «и Сам являющийся Причиной всего благодаря любви к прекрасному и добру во всём, по избытку любовной благости оказывается за пределами Себя, будучи привлекаем ко всему сущему Промыслом, словно благостью, влечением и любовью, и из состояния запредельно всё превышающего низводится сверхсущественной неотделимой от Него выводящей вовне силой»¹⁴.

Возвращаясь к теме Креста, скажем, что именно влекомая Божественной Любовью ко всему сущему сила и стала побудительной причиной самоотдачи Христа ради спасения человека на Кресте. Собственно, Сам Бог является этой Силой Любви, «движущей и притом возводящей к Себе»¹⁵. И непростой задачей искусства Церкви является передача этой Любви в художественном образе и построении пространства, в которых должно читаться ощущение этой Любви и мира, которое она, Любовь, несет.