Дух создает себе форму

О премудростях православной (и не только) храмовой архитектуры журналист Никита Щербаков беседует с руководителем мастерской «Прохрам» Дмитрием Остроумовым.

— Сколько заказов на данный момент реализовала мастерская «Прохрам»? Вообще, насколько это успешное дело? Я так понимаю, вы уже десять лет существуете. Просто, если смотреть сайт, то видишь рендеры, эскизы определенные, то есть только предложения. Реализованных проектов не так уж и много…

— Да, реализованных проектов не очень много. Сейчас мы работаем над интерьерами одного храма в Минске. Еще один из наших проектов проходит экспертизу. Для России мы делали проекты, здесь тоже процесс согласования идет. Это всё долгосрочные вещи: сначала делается проект, потом он согласовывается, затем строительство.
Еще один важный вопрос — финансирование. Конечно, построить храм — это большие деньги. Даже если он построен, на интерьер нужны средства. Они не всегда так быстро находятся.
Если говорить о наших реализованных крупных проектах — это, например, Крестовоздвиженский храм на улице Тимирязева в Минске. Это маленький деревянный храм в Колодищах, — там, правда, с пропорциями немножко строители напортачили, потому что без авторского надзора строился. Сейчас, буквально на днях, мы сдали часовню-беседку (она достаточно большая) на Валааме, в ней мы использовали интересное сочетание материалов — и металл, и дерево, и витражные вставки, и камень.
И надо сказать, что такое активное развитие мастерской идет, наверное, последние года 4-5. До этого — а существует мастерская с 2009 года — штат состоял из меня и нескольких помощников. Я еще занимался обычной светской архитектурой, и это было моей основной деятельностью. Это в последние годы мы как-то разрослись, появились архитекторы, художники, собственное производство.
Храмы строятся не быстро. Крестовоздвиженский храм, уже упомянутый, строился с 2015 года, закончилось его возведение в 2020-м. Но в нем еще есть нижний храм, в цокольном этаже, и на сегодняшний день мы продолжаем там работы.

— Вы проектируете исключительно православные храмы? То есть за храмы других конфессий (костелы, кирхи) не беретесь?

— Я думаю, что не только православные храмы мы могли бы проектировать. Мы этого не чураемся. Но как-то не было запроса.

Недавно, кстати говоря, к нам обратился униатский священник из Лондона, чтобы мы сделали стилизованную копию креста Евфросинии Полоцкой. Мы ее разработали, думаю, скоро крест будет готов и мы сможем его презентовать.

Словом, был только один такой запрос, и то по поводу церковного предметного дизайна, а не архитектуры.

— Костелы сейчас востребованы, даже в Минске строятся три новых…

— Христианское искусство и архитектура — это сфера, которая, так или иначе, требует специфических знаний и понимания культурообразующих парадигм, которые ее определяют.

Обычные светские мастерские могут что-то сделать, могут посмотреть примеры, могут скомпилировать разные решения в один проект, могут послушать заказчика, в данном случае ксендза или православного священника, который что-то им расскажет, пояснит. Но нельзя гарантировать, что в итоге получится искусство, а не просто копия предыдущих образцов.

Я немного знаком с архитектурным минским содружеством, и таких архитекторов, которые непосредственно занимались бы католическими храмами, я либо не знаю, либо их просто нет. Скорее второе.

— Но вроде бы есть какая-то общая основа у всей христианской архитектуры. Это корректно — говорить про такую основу?

— Основа, да, везде одна, потому что ведь все мы вышли из раннего христианства. Отпадение католичества произошло в XI веке, а основы храмового зодчества были заложены ранее. Другое дело, что потом в Европе появились уже такие стили, как готика, в эпоху Ренессанса произошел возврат к античности... Конечно, на Западе есть и свои культурологические и даже богословские определяющие моменты, которые обусловили развитие этих стилей.

В свою очередь, в православной среде появились Владимиро-Суздальская, Московская школы храмового зодчества. Они наследуют византийской архитектуре, но имеют свои особенности. В конце XIX — начале XX века возник неорусский стиль, который с Западом вообще никак не ассоциируется. Однако, конечно же, истоки этой архитектуры и в принципе церковного искусства — они едины.

Сегодня мы можем смотреть на разные традиции, на Запад, на Восток, на византийское христианство, можем переосмысливать и создавать что-то новое. Я думаю, что это как раз аспект взаимного обогащения культур, которым, безусловно, нельзя пренебрегать.

— Существуют такие тенденции в современной христианской архитектуре, что если это костел, то он будет «наследником» готического или барочного стиля. А когда это православный храм, то, скорее всего, он будет тяготеть к той же Московской школе…

— Это вопрос традиции. Могу привести прекраснейший пример, как в православии используются некие основы западной архитектуры, и это очень гармонично и красиво выглядит. В данном случае это проект наших коллег из Москвы — Гильдии храмоздателей под руководством архитектора Андрея Анисимова. Вернее, это проект церковного художника Александра Солдатова, а Андрей Анисимов помог его реализовать. Они построили храм, который очень похож на готический и отсылает к средневековой Европе, но ко времени до разделения Церкви. Внутри там свой особый колорит, очень много киновари — такого красного, пасхального цвета. Вот этот храм во многом и есть продукт обогащения культур.

Подобное делала наша мастерская — к примеру, храм Святой Троицы в Борисове. Он пока на стадии проекта, на строительство нет средств. От заказчика поступила идея сделать проект в старобелорусском стиле. Мы долго думали, что это за старобелорусский стиль, и пришли к выводу, что там должно присутствовать наследие Византии, то есть отсылка к Борисоглебской Коложской церкви в Гродно или к Спасо-Преображенскому собору в Чернигове; там должна быть отсылка к Европе, к той же готике; и там должны быть элементы храмов оборонного, замкового типа, таких, как в Сынковичах или в Мурованке. Из сочетания этих трех идей и получился наш храм.

Отвечая на ваш вопрос: почему если костел — то, условно, в готическом стиле, если православный храм — то в стиле Московской Руси или Русского Севера… Как правило, речь о том, что люди привыкли, что храм «должен быть такой», и заказывают именно «такой» храм. Интересные проекты получаются у тех, кто занимается этой архитектурой профессионально. А если заказчик обращается в какое-нибудь бюро архитектурное, которое сегодня проектирует магазин, завтра коттедж, послезавтра храм, а позже, допустим, казино, то… Результат предсказуем. В бюро посмотрят примеры и предложат что-то скопировать. Творчество, искусство получается, если этим профессионально заниматься, сначала, как говорится, войти «узкими вратами» в канон, прожить, и не один год, эту архитектуру и искусство и только после этого почувствовать в ней свободу, дающую возможность подлинному творчеству.

— Разумеется, мы можем говорить о православной храмовой традиции, просто есть фактор необходимости. Если, скажем, общине негде существовать, нет средств на собственный храм, то ей приходится снимать временное помещение, ставить там временный престол, размещать антиминс и там служить.

Да, есть в истории примеры перехода храма от одной конфессии к другой. Но вначале-то этот храм строился в формате той или иной конфессии, и изначально его архитектура отражает как раз богословские и культурологические парадигмы именно данной конфессии.

Идея, дух или понятие богословское — диктует форму. То есть сначала появляется идея, и только потом она находит свое отражение в форме. Художник, творец (архитектор, скульптор, иконописец и так далее) в творчестве своем исходит из неких идей. Даже если он сам этого не сознаёт вполне — продукт его творчества, то есть то, что выражено в форме, является следствием той или иной мысли, тех или иных ощущений, размышлений, возможно, переживаний, которые испытывает этот человек либо группа людей. И, соответственно, если группа людей как-либо мыслит или как-либо богословствует, то продукт их искусства — он, опять же, имеет определенное выражение. Путь от идеи к форме обычно просматривается не так явно, как хотелось бы в строгой научной среде, которая привыкла оперировать четкими категориями: вот причина, вот следствие, это вышло из того-то. Есть такая наука, как иконология, и, в частности, иконология архитектуры, которая занимается определением этих смыслов, то есть демонстрирует, почему мы получили сегодня тот или иной образ, ту или иную форму, из чего она получилась.

Поэтому, повторюсь, может быть необходимость, почему эта община существует в какой-то комнате или почему этот храм, построенный униатами, попадает в руки православных и православные там служат уже несколько веков. Либо это не необходимость, а просто обстоятельства так сложились исторически. Но если говорить об идее именно православной архитектуры — то, несомненно, имеют место иконологические формы, архитектурные принципы, которые более подходят архитектуре, в данном случае, православия.

У меня есть небольшое исследование, как католический догмат о Filioque (то есть добавление в Символ веры, что Дух Святой исходит «и от Сына») повлиял на развитие католической мысли и, в частности, католического искусства, и далее — на формирование готического стиля в архитектуре. Всё это шло веками, и при желании можно проследить, как эта мысль жила, как эта мысль переживалась, как люди рождались в этой парадигме, как они созидали, мыслили — и как потом получилась вот эта форма. Или как получился образ русского храма, который внутри встречает нас сводами — вот, Царство Божие открывается нам здесь и сейчас, — а снаружи он устремляется в небо, он собирает в себе всё мироздание и тянется кверху.

Говоря поэтически, дух создает себе форму. Так что, действительно, есть особенности католической архитектуры, православной, протестантской и так далее.

— Хорошо, но у нас за спиной целый ХХ век, уже прошла почти четверть XXI века, архитектура не стоит на месте, окружающий мир изменился. Мы уже пережили и модернизм, и постмодернизм, и не только это: были уже и другие стили, которые, кажется, сакральная архитектура обошла стороной, во всяком случае, на наших землях. И всё же, почему распространены эти «классические» церкви, эти формы…

— Потому что сознание религиозных людей очень традиционалистично, вот и всё.

У нас разные были заказчики, и очень многие говорят: «А сделайте нам вот так, как было там-то и там-то». То есть, дайте или копию какого-то уже существующего объекта, или отсылку к нему. И приходится проводить довольно большую работу, чтобы показать: а вот тут можно что-то новое сделать, что-то интересное придумать. И показать, как это можно делать, сохраняя принципы традиционализма, но привнося в них творчество. Потому что творческое начало в церковном искусстве тоже очень важно: это момент синергии человека и Святого Духа, Который руководит этим человеком.

Почему верующие люди — традиционалисты? Прежде всего, потому что догматы нашей веры неизменны. Вероучение меняться не может. Но может меняться форма выражения.

Эта, назовем ее так, «консервация» тоже играет свою роль. Есть боязнь в православии, что если мы сейчас будем создавать что-то новое, то потеряем какую-то приверженность традиции, что-то былое, что нас хранит, что является нашей основой, нашими корнями, нашим фундаментом. И вот во имя сохранения традиции — давайте будем копировать, следовать каким-то древним образцам. Даже был такой Московский собор 1551 года («Стоглавый»), на котором было постановление по поводу иконописания, что иконы требуется писать определенным образом, следуя древним примерам.

Наше искусство очень традиционно, в нем нет модернизма, но есть элементы модерна. Мы опираемся на традицию, на те образцы, что у нас перед глазами, будь то в книгах или «вживую», на стилистику выбранную. Но всегда творчески к этому подходим. Мы это переосмысливаем, используем принцип взаимообогащения культур, причем различных. В частности, мы можем вдохновиться даже месопотамским или южноамериканским искусством, при этом сохраняя свою канву. Получаются классные, красивые решения.

— Когда вы говорите про архитектурные цитаты и их распространенность… Вы их еще увязываете с понятиями симулякра, бесконечного повторения, копии. Имеются в виду буквальные цитаты? Если заказчики (я так понимаю, это духовенство) просят вас сделать что-то похожее на предыдущие примеры, то подразумеваются буквальные цитаты, то есть 1 в 1? Или берется некий старый храм…

— Нет, скорее речь идет об ориентации: «мы будем придерживаться вот этого стиля». Заказчик говорит: мне нравится вот это, а еще вот это и это, давайте как-то подумаем в этом направлении. И мы, исходя из этих предпочтений, предлагаем что-то свое. Рисуются эскизы сначала на бумаге, на кальке. Это всё обсуждается. Нет такого: заказчик сказал — и всё, дайте мне готовый проект. Это живое сотворчество, в котором заказчик часто принимает непосредственное участие.

— А вы слышали про новую мечеть в Минске [1] ? Она была построена, повторяя старую минскую мечеть, которую при советской власти снесли.

— Видел эту постройку. То, что она является повторением, не знал. Такие моменты вполне могут быть. Просто одно дело, когда мы говорим о творчестве и создании новой постройки, а другое дело — когда говорим о воссоздании. Есть, допустим, реконструкция, когда что-то осталось, и здание приобретает свой исходный вид, а есть, когда памятник архитектуры утрачен, и происходит его воссоздание. В точности. Конечно, точность зависит от того, насколько сохранились фотографии, архивные материалы и прочая информация.

Да, это хорошая традиция. Главное тут, на мой взгляд, — вопрос материала. То есть если был какой-то медный купол, хорошо было бы его сделать медным. Если была позолота, то тоже хорошо эту позолоту воссоздать, а не заменять нитридом титана.

— Как вы относитесь к белорусскому, именно белорусскому, храмовому наследию? Посещаете ли старинные белорусские церкви? Может, что-то заимствуете…

— Вы знаете, по мере возможностей. Сейчас у нас объект в Бобруйске, и мы туда периодически ездим. И, конечно же, посещая этот город, стараемся смотреть какие-то сохранившиеся там памятники архитектуры. Но так, чтобы ездить намеренно… Это очень хотелось бы делать. Но в последние три года у меня столько работы, что некогда даже не то что куда-то съездить, памятник архитектуры посмотреть, а просто порой некогда провести время со своей семьей. Такой вот сейчас период, нужно как-то выживать, кормить сотрудников, которые во многом трудятся у нас потому, что им это нравится, хотя могли бы больше зарабатывать на светской стезе… Однако же, если можно между делом и по пути заехать и посмотреть храм, то мы, конечно, это делаем.

У нас в мастерской очень богатая библиотека. Мы часто приобретаем новые издания, новые книги, и в обязанности сотрудников входит изучение этих книг. Люди получают зарплату за то, что какую-то часть времени, которую можно было бы посвятить работе, они проводят с литературой: читают тексты, смотрят иллюстрации, чертежи. Это очень важно.

— Как я понимаю, храм — это «архитектура чувств». Это здание, художественное решение которого должно вызывать такое очень своеобразное чувство, очень сильное. Чтобы передать, наверное, этот религиозный, трансцендентный опыт. Отсюда, пожалуй, следует, что храмовая архитектура должна быть самым свободным в художественном плане направлением. Плюс вспомним опыт западных архитекторов, весь ХХ век: это модернистские эксперименты, и с храмами в том числе…

— Да, конечно, призвание храмовой архитектуры — вызывать ощущения, экзистенциальные переживания. И направлять умозрение человека к этим переживаниям и выше — к Божественной высоте, которая раскрывается нам в именах Бога, таких как Добро, Красота, Любовь, Благо, Свет и так далее. Именно это должен чувствовать человек в храме. Передавать эти ощущения любви и красоты и призвано церковное искусство, помимо своей богословской составляющей. И да, здесь обязательно должен присутствовать элемент свободы, элемент поиска. Всегда.

Я говорил о синергийном принципе творчества, со-творчества человека и Святого Духа, Который рождает эту архитектуру. Тогда проект и дальнейшая постройка будут живыми и настоящими.

Но при всём этом творчестве и свободе существуют определенные символы, которые уже прижились в нашей культуре тысячелетия назад (я имею в виду общемировую культуру). Есть символы, которые передают идею Бога. Есть подписи на иконах. Есть символ чаши. Например, Евхаристическую Чашу мы используем именно как Чашу, а не как блюдце какое-нибудь. Есть символика сводов, есть символика купола, есть символика квадрата, символика круга. И такие вещи, достаточно традиционные, непременно необходимо использовать.

Но в целом, если разобраться, что такое вообще канон и каноничность в искусстве и архитектуре, то здесь, помимо следования неизменным догматическим установкам, открывается простор для творчества и для поиска.

Еще раз возвращаемся к тому, что сознание людей привыкло, что всё должно быть сугубо традиционно. Путаются понятия традиции и канона. Потому что канон — это скорее про догматику. А догматика может быть выражена в совершенно различных традициях. Но при всём этом традиционность, вернее, традиционализм, — это один из атрибутов каноничности как таковой.

— Вы однажды в лекции привели такой пример. Есть некое здание, которое должно быть храмом, но в качестве храма не воспринимается. Там прекрасная, интересная, необычная, современная архитектура, но язык не поворачивается сказать, что это храм. Похоже то ли на супермаркет, то ли на кинотеатр. Как выдержать баланс? Бывают же примеры храмов, у которых, к примеру, нет купола, и, тем не менее, это воспринимается как сакральная архитектура.

— Есть момент знания, а есть момент чувства. Это, в принципе, то, что любой архитектор (да и любой человек) должен в себе развивать, — оба этих навыка. Какой это несет смысл? Зачем это всё? Что мы хотим этим выразить? Какая здесь заложена идея? Короче говоря, теоретическая база. И второй момент: какие объект вызывает чувства? Как это переживается? Тут важен фактор насмотренности, он тоже не на последнем стоит месте.

В том проекте, о котором вы говорите, просто разваливается композиция. Там какие-то треугольники… Треугольник — сама по себе фигура достаточно агрессивная. Визуально там пропорции, может быть, и соблюдены. Но с точки зрения передачи таких Божественных имен, как Благо, Красота, с позиции ощущения спокойствия, любви, мира… — есть вопросы. Но как это объяснить? Тут какой-то теоретической базы, наверное, недостаточно. Жить надо… с широко раскрытыми глазами. И развивать новые нейронные связи, чтобы лучше чувствовать))

— Еще ваши слова: «На мой взгляд, в этой архитектуре потеряно личное присутствие Слова Божия на Земле в образе Христа». Это вы как раз говорите о западной традиции храмовой архитектуры, начиная опять-таки с готики и дальше. Что имеется в виду?

— Ницше когда-то сказал, что Бог умер. И он это сказал, собственно, отчасти, правдиво для западной цивилизации. Когда-то в эпоху паламитских споров Католическая Церковь на уровне догматов отвергла идею Божьего присутствия в энергиях. Говоря нашим простым языком, человек не может быть приобщен к Божеству непосредственно, к сущности Божества. Он может жить нравственной жизнью, он может размышлять о Боге, он может причащаться Таин Христовых, но приобщиться к Божественным энергиям и увидеть Бога он не может. И это, конечно же, нашло свое отражение в культуре и, в частности, в архитектуре.

Постепенно в центр храма стал не Бог, потому что Он потерян и человек не может Его обрести. В центр стал человек. Человек стал венцом творения и так далее: гуманизм, эпоха Возрождения тому свидетельство. Но так как человек — несовершенное существо… Люди же чувствуют, видят правду. И ощущают: что-то в ней, этой идее, отсутствует, как бы ее ни украшали.

Как раз барокко — это украшательство гуманизма. А душа человеческая ищет правды. И поэтому современная католическая и протестантская архитектура очень аскетична. Там практически нет икон. Мы можем говорить о сакральном пространстве: оно там есть. Там есть игра света удивительная, то есть там Бог присутствует в образе света. Там Бог присутствует в образе, может быть, формы. В образе какой-то гармонии, чистоты. Эти храмы — такие прекрасные рекреационные зоны. Но о личном присутствии в них Бога сложно говорить. Ведь «Слово стало плотью» (Ин. 1:14) и открылось нам в образе Иисуса Христа, Сына Человеческого. Это живая икона Бога, из которой исходит дальнейший символизм, развитый в православной традиции.

Западные храмы действительно открывают человеку какой-то путь к небу, но скорее там присутствует Божество, Которое не имеет Личности. Потому как Личность во многом утеряна. Человек не может приобщиться к Личности, но он может чувствовать Божество на уровне ощущений. Благо, хоть это осталось. И, кстати говоря, то, как эти ощущения передаются, как работает пространство — здесь нам можно порой и поучиться. Вот храмы и передают эту идею, пусть неосознанно: идею ощущения Божества, но не Его личностного присутствия. Конечно, это касается не всех храмов, я говорю об общей тенденции.

— Класс, слушайте, просто открываете мир мне.

— Ну, может быть, да [смеется].

— А вот тот интересный храм из красного кирпича [2] , который будет строиться, я так понял, на улице Мазурова в Минске. Я видел стенд, на котором рядом с этим храмом было еще одно здание, с вентфасадами…

— А, современная такая архитектура.

— Изящные такие окна удлиненные… И что, это здание исчезло из проекта? Его теперь нет?

— Нет-нет-нет. Там сначала была идея сделать храм, причтовый дом, большую водосвятную часовню (собственно, она тоже является храмом, потому что есть алтарь). Потом по требованию комитета архитектуры мы уменьшили храм, потом уменьшили часовню, потом еще раз уменьшили часовню. В итоге остался основной большой кирпичный храм, маленькая часовня и небольшой временный храм.

Это будет современная постройка, по принципу каркасного дома, там будет скатная кровля, стены, алтарь несколько выделен. Мы собираемся это сооружение поставить, чтобы община уже могла там жить. Чтобы там могли проходить богослужения, встречи, беседы. И параллельно с этим — следующий этап: будет строиться и часовня, и большой храм впоследствии.

— Интересно смотрится и конкретно это здание, и сам храм. Особенно на контрасте с тем, что видно и сейчас в Минске, и в целом по Беларуси из современных храмов.

— Спасибо. Мы очень любим то, что мы делаем. Может быть, оно поэтому так и получается. Но здесь была и хорошая дружеская работа с заказчиком, принимавшим в проектировании, можно сказать, непосредственное участие.

— Кстати, зачем вокруг храмов ставят заборы? Это же так неудобно.

— По большому счету, согласен. Мне тоже кажется, хорошо, если ограждения не будет. То есть можно, конечно, акцентировать какие-то моменты, например, входную группу выделить.

Но тут еще и вопрос менталитета. Может, если бы мы с вами жили, например, в Дании или в Ирландии, где немножко другая культура общения, то и не было бы этой потребности в оградах вокруг храмов. Я думаю, просто священники боятся, что вот идет служба — а у них около храма на лавочке будут сидеть какие-нибудь мужики и пить пиво, или подростки будут кататься на скейте. Ходить, всех гонять бесконечно тоже не хочется. Ворота всё же не закрываются, любой человек всегда может зайти на территорию. И, наверное, наличие ограды поможет ему осознать, что он на территории Дома Божьего, а здесь надо как-то подобающе себя вести. Тем более эти ограды скорее носят декоративную функцию. Если бы они были двух-трехметровые, большие, как оборонное сооружение…

— Понятно, но всё равно через ограду не перепрыгнешь, сколько бы метров в ней ни было.

— Может быть, общество еще не готово к тому, чтобы не было ограждений. Кто-то готов (я не могу за всё общество говорить), но основной процент — не совсем готов. К тому же приходы несут за храмы материальную ответственность.

— Спасибо вам большое, Дмитрий.